Солдат Иван, не пряча глаз, в упор посмотрел на внука:

— Придет — пускай приходит. Мы ведь тут вместе с Сюдаем будем, украдкой нас не застигнешь. Верно, Сюдай? А ружье мое пулей заряжено. За нас не бойся. Давай-ка уж неси своего чибука! — весело заключил дедушка.

Ваня шагал по направлению к Тяновой избушке. Дорога ему была как будто знакома: ведь они совсем недавно шли по ней сюда вдоль Черного ручья. Он ступал осторожно, будто держал в руках что-то бесценное. Ноги лосенка с шишковатыми коленями и раздвоенными копытцами болтались на весу, били по ногам мальчика, мешали ходьбе. Да и тяжеловат все же был этот лосенок, хотя и мал и тощ. Но Ваня держал его крепко, то и дело посматривая под ноги, угадывая старую охотничью тропу, вьющуюся по краю бора: лишь зоркий глаз обнаружит бороздку, теперь уже сильно затравенелую, припорошенную листьями да хвоей. Когда-то дедушка ходил на охоту по этой тропе, и дедушкин дедушка, и дед того дедушки. А еще здесь ходил Тян. Он жил тут совсем один. По дедушкиным рассказам, Тян тоже приручал лосей, наверно для того, чтобы скрасить свою жизнь… Роятся мысли в голове мальчика. А почином был такой же вот сиротка, — мать его, лосиху, медведь задрал или еще какой-нибудь злодей. Тян вырастил лосенка, а потом к нему и другие прибились… И он, Ваня, не даст погибнуть Крылатому чибуку. Напоит сладким сгущенным молоком. Вкусным супом накормит. Мягкими побегами полакомит. Потом привезет в свое село, отведет на школьный двор. Там у них уже есть кое-какая живность. А теперь еще и лосенок будет, Крылатый чибук!..

Поспешая, Ваня всего лишь раз присел передохнуть. А когда добрался до баньки, зашел, схватил с нар охапку сухого сена, вынес на волю, расстелил в самом надежном месте. Осторожно уложил на него тщедушного питомца. Затем вскрыл банку сгущенного молока, окунул пальцы в тягучую жидкость и, придерживая другой рукой поникшую голову лосенка, сунул пальцы, будто соску, в его толстогубый рот. Тот поначалу никак не отозвался. Но вкус сладкой сгущенки все же заставил его шевельнуть языком. Ваня снова и снова опускал пальцы в банку, совал их в оживающий рот малыша и чувствовал, как тельце лосенка постепенно теплеет, видел, как приоткрываются его глаза.

— Ну, ешь, Крылатый, ешь досыта! — просит Ваня. — Это молоко такое же густое и сытное, как молоко твоей мамы-лосихи… Я и сам его очень люблю, вон в какую даль притащил с собой. Но ты не беспокойся, мне и другой еды хватит. А ты давай ешь, ешь…

Половину банки скормил Ваня таким образом обессилевшему малышу. Кормил, пока тот не перестал чмокать, — устал, наверное. Потом мальчик подгреб ему сенце под голову, накрыл лосенка дерюжкой, чтобы не досаждали мухи да осы.

17

Солдат Иван свежевал лосиху, меж делом беседуя с Сюдаем, который вертелся рядом, дожидаясь подачки.

— Ну, чего облизываешься? Погоди, не спеши. Скоро делать — долго переделывать…

Старика, сколь ни бодрился он перед внуком, не оставляло чувство тревоги. А вдруг да и впрямь застанет его за этой работой человек, настороживший петлю? Кто он?.. Что не ангел — ясно. Может и без лишних вопросов садануть медвежьей пулей из густых зарослей. Не следовало ли самому схорониться, подкараулить? Оно бы, конечно, лучше. Но кто знает, когда явится этот злодей. Пьет-гуляет где-нибудь, позабыл о петлях… Или сам уже сгинул в таежных чащобах?

Старик продолжал хлопотать, мысль его работала четко, и сам он был готов ко всему: ружье рядом, заряжено пулей тридцать второго калибра.

— Сюдай, язви тя в корень, ты поменьше зыркай на мясо, а сторожи зорче. Чтоб никто не атаковал нас нежданно… Приказ ясен?

Беседует Солдат Иван с псом, а сам думает о внуке: сейчас он, конечно, уже добрался до избушки. Теперь Ваню не оторвешь от лосенка, накормит, напоит, согреет… И имя ему с ходу придумал — Крылатый чибук… хотя покуда не больно-то на летающего похож. Надо же было так сложиться: хлопот да возни теперь прибудет… Однако, с другой стороны, живое существо спасут от гибели, и такое дело навсегда оставит добрый след в душе мальчика.

Хотелось бы, конечно, показать будущему охотнику, как разделывают лося: чтобы, выросши, все умел сам, собственными руками… Но и удерживать его не стал: даже наоборот, обрадовался, когда Ваня заявил о своем намерении снести лосенка к избушке. «Если что и случится здесь, возле попавшего в петлю лося, — подумал он тогда, — лучше, чтобы мальчика не было рядом. Правда, тогда бы у нас было два ружья — надежней оборона… Нет, нет! Я один, да еще Сюдай. Никого не испугаемся. Рука не дрогнет. Глаз еще зорок. Пусть только кто-нибудь попробует сунуться… А при мальчике могу и сплоховать — испугаюсь за него, а испуг всегда помеха…»

Старый охотник, бывалый снайпер, только сейчас заметил, что если до сего времени ему было приятно и радостно общество смышленого внука, то теперь, когда будто для них самих — на их тропе и на их пути — злодеи расставили коварные петли, чувство радости сменилось страхом за мальчика. А не лучше ли было прийти сюда одному? Стоило ли подвергать любимого внука опасности?

А может быть, это просто старость одолевает его — оттого и волнуется по пустякам, пугает себя нелепыми выдумками?

Но кто же это все-таки промышляет тут, в такой дали? Кто-нибудь из земляков-сельчан или пришельцы из другого района? Или же кто-то и впрямь прилетел сюда вертолетом, то есть совсем издалека? Нет, не может быть, чтобы на столь умной и полезной машине, как вертолет, нарочно пакостничать прилетали, язви их в корень, лосей душить! Небось прав был Ваня, предположив, что на вертолете разведчики ведут здесь поиск… А этим душегубством кто-то другой занимается, рыщет по лесу, аки хищный волк.

Солдат Иван отер руки влажным лишайником, достал кошель для табака, присел на вздыбленный над поверхностью земли толстый корень и свернул цигарку. Обратил внимание: пальцы чуть подрагивали. «Устал, конечно, потому и дрожь, — успокоил сам себя. — Ведь вон какую тушу в одиночку разделал…»

Опять обратился к собаке:

— Ну что, Сюдай? Ведь мы с тобой никого не боимся, да? И никто к нам незамеченным не подойдет: ни медведь, ни хитрая росомаха, не говоря уж о человеке…

Взял в руки ружье, ласково провел ладонью по темной ложе, по исцарапанному металлу ствола. Как же долго он владеет этим верным ружьем, этой сработанной еще