мелкой воде. Я тоже приносил домой такой колючий улов, и мама вытапливала из него жир, используя его потом для различных жарений.

Что самое удивительное, так это то, что наша детская помощь родителям совершалась нами с удовольствием, наверное, потому что большая её часть походила скорее на игру, чем на работу. Разве это не удовольствие собирать молодую черемшу для засолки, которая росла совсем рядом, в сопках, и пробивалась по весне к солнцу скрученными туго в острое шильце не развернувшимися ещё листьями, нежными, ароматными. Или совершать дальние походы в начале лета за диким луком, который мама потом высушивала и всю зиму заправляла различные супы и щи. Ходили мы обычно небольшими ребячьими стайками далеко за ягодники в Малой Саранной, переправлялись через речку на миниатюрном двухместном ялике, для чего самому старшему из нас приходилось сделать несколько ездок туда и обратно, и на сыром лугу правого берега набивали мешки ещё не успевшем распушить цветочные бутоны ярко-зелёным диким луком. Нигде в ближайшей округе его не было так много. В восьмилетнем возрасте я впервые и с великим удовольствием сел верхом на неосёдланную лошадь и с её помощью подтаскивал копны высушенного сена к стогу, который укладывали папа с мамой. А поближе к августу уже начинались наши ребячьи походы в ту же Малую Саранную за ягодами, где их тогда было в изобилии. Мама всегда заботливо клала в заплечную котомку бутылку с молоком нашей щедрой Люськи и краюху хлеба. Пока дойдёшь до этих богатейших ягодников, проголодаешься, но тут же забываешь, что у тебя обед за спиной, и набрасываешься на ягоды, особенно если повстречаешь сразу кусты с удивительно вкусной камчатской жимолостью. Ел я эту ягоду в огромных количествах и домой приносил в ведре чуть на донышке, в отличие от остальных ребят. Родителей, кстати, это совсем не огорчало, мама только с укоризною качала головой, доставая из котомки не съеденные мною хлеб и молоко в бутылке, в котором плавал сбившийся кусок масла – такое жирное было молоко у нашей Люськи. А отец, улыбаясь, убеждал меня, крайне сконфуженного мизерным количеством собранной ягоды, что я совершенно правильно поступаю, если в ведро кладу только одну ягодку, а в рот – целую горсть. Но так бывало не всегда. Голубику я набирал уже по полведра, а бруснику и шикшу приносил домой уже полными вёдрами. Всю зиму мы ели кисло-сладкую бруснику в смеси с водянистой шикшей, а хранились эти ягоды у нас замороженными на чердаке в одном большом корыте.

В Малой Саранной мы, пацаны, вообще бывали летом очень часто, что для ребячьих быстрых ног каких-то шесть километров лесной дорожки? Но зато там можно купаться в пресноводном озере хоть до вечерней зари, да ещё и порыбачить на закидную удочку, и вернуться потом домой с хорошей добычей. В этом большом озере вода была гораздо теплее, чем в бухте, и купались мы обычно, далеко не доходя до жилых домиков посёлка. Дорога из Вилюя шла к этому посёлку по склону сопки высоко над озером, и спуститься к урезу воды более или менее удобно было только в одном месте. Там мы и скатывались к воде по крутому склону, хватаясь за ветви стелющейся рябины. Раздеться можно было всего лишь на маленьком пятачке у самой воды, покрытом мягкой невысокой травкой. А какая тёплая и чистая вода была в этом озере! Кстати, в этом месте я и научился плавать. Поначалу, когда мы приходили сюда, я обычно бултыхался около самого берега, на мелководье. Но однажды более взрослые ребята, развеселясь и озоруя, затащили меня на приглубое место и, бросив там, вмиг разбежались в разные стороны: им было всего по шею, а мне – с головой. Им, конечно, было очень смешно, как я барахтаюсь в воде, отплёвываясь и фыркая, но мне было совсем не весело. Однако случилось самое удивительное: отчаянно махая руками и дрыгая ногами, я каким-то образом всё же добрался до мелководья самостоятельно. С тех пор я перестал бояться глубины и вскоре уже стал плавать, загребая руками не только «по-собачьи», но и «в размашку», и «по-морскому», как и все наши ребята плавали.

А рыбачили мы в этом озере уже в другом месте – возле самого засолочного цеха, стоящего на каменистой косе, отделяющей пресное озеро от самой морской бухты, причём уровень её воды был гораздо ниже уровня озёрной глади. В озере водилось немало серебристой мякижы – довольно крупной камчатской форели, лишь немного уступающей по величине такому морскому лососю, как камчатская горбуша. Ловили мы её обычно донными удочками и на красную икру, которую нам без каких-либо возражений позволяли брать работники икорного цеха. Вообще это было какое-то удивительное для нас время, когда взрослые ничего не запрещали детям. Да и мы не всю выловленную рыбу после хорошего клёва забирали себе – каждый уносил домой не больше двух вкусных и довольно увесистых форелей на жарёху, а остальную отдавали тем же местным обработчикам рыбы. Как-то раз кто-то из ребят сагитировал половить рыбу прямо с пирса на берегу бухты. Рыбалка получилась очень азартная: безудержно клевал очень крупный каменный окунь, как тут называли местные эту большую тёмнокожую рыбу с огромной головой. Подозреваю, что это был самый обыкновенный морской налим, скопища которого прижились у пирса, где прямо в бухту сбрасывались при обработке рыбы все рыбьи потроха: что не успевали подобрать чайки, то доставалось всем донным рыбам и даже крабам, которых в этой бухте тоже было тогда очень много. Наживкой служила солёная мойва, или уёк, как её называли местные жители: целые бурты этой рыбёшки хранились под брезентом прямо на берегу – её заготавливали каждую весну для тресколовов, работающих на мотоботах-кавасаки и использующих для наживки на ярусах-перемётах. Мы, впятером или вшестером, за короткое время набросали целую гору этих огромных окуней, или налимов, а себе взяли лишь по одному – больше было не унести. Нас выручил директор рабочей столовой: он попросил отдать ему оставшийся улов для столовой. Мы, конечно же, согласились. Рыбу тут же забрали с пирса, а нас бесплатно накормили в столовой сытным обедом. И случилось это где-то в 43-м или 44-м военных годах. На какое удивительное время выпало моё детство!

Но что уж точно и очень не любил каждый сельский пацан, так это, конечно же, работу на огороде. Но ничего не поделаешь, приходилось и там помогать родителям. И я не был исключением: отец всегда на рыбалке, а мама дома всегда