— Но ведь это ничего не меняет, верно? Если в партии завелась паршивая овца, с ней нужно расправиться.

— Конечно, конечно. Просто нам надо быть очень осторожными. Некоторые вещи нельзя решать с наскока, в лоб. Я сегодня тоже кое-что раскопал. Тебе нужно это знать. — И он рассказал о Мэри Смитсон, Нэнси Долан и загадочной иконе. — Правда, я пока не знаю, куда нам дальше двигаться, — закончил Королев. — Теперь ясно, что мы расследуем опасное дело, с политической подоплекой. Мы можем наступить кому-то на мозоль, кому-то высокопоставленному. И кто бы за этим ни стоял, он самый настоящий предатель. Я все хорошо обдумал, Ваня, и предлагаю тебе отойти от дела. Ты еще слишком молод. Я не хочу, чтобы ты рисковал.

— Да перестаньте, Алексей Дмитриевич, — раздосадованно сказал Семенов. — Сколько вам было, когда вы отправились воевать в окопах? А ведь бить немцев — это посерьезнее будет, чем расследовать московское убийство, политическое оно или нет. Сейчас мы живем в Советском Союзе, в тысяча девятьсот тридцать шестом году, товарищ. И мы с вами — следователи милиции. Нам нечего бояться.

— Не в этом дело. К тому же тогда ситуация была другая.

Семенов не на шутку разозлился.

— Я не знаю, что происходит, Алексей Дмитриевич, но для меня не имеет значения должность и положение преступников. Как по мне, так это еще и лучше, если они окажутся членами партии. Если член партии совершает преступление — он еще хуже обычного преступника, потому что он не просто совершает преступление — он еще совершает преступление против партии, предавая ее идеалы и интересы. Если я могу помочь в поимке этого гада, дайте мне возможность. Это мой долг, в конце концов. А как говорит товарищ Сталин, долг превыше всего.

Королев смотрел на лейтенанта и понимал, что его не переубедить. Он заранее предполагал такую реакцию Семенова, но должен был попытаться. Он бы не простил себе, если бы что-то случилось. Поэтому он должен был хотя бы попытаться отговорить Семенова. По крайней мере, Королев дал ему возможность выбора. Он пожал плечами и жестом приказал Семенову садиться.

— Хорошо, договорились. Ты остаешься. Только кое-какие вещи я буду делать сам, пока ситуация не прояснится. Не воспринимай это как оскорбление или недоверие — просто так надо. Нет смысла подвергаться опасности вдвоем. Похоже, после встречи с американцем меня вели до самой Петровки. Понимаешь? Я уже засветился, глупо подставлять еще и тебя. Поверь, для тебя найдется уйма работы по этому делу. Просто пока оставь деликатные политические вопросы мне.

Семенов подумал и уже спокойно ответил:

— Хорошо, договорились. Только вовлекайте меня максимально. Я не боюсь последствий. — Он открыто, уверенно взглянул на Королева. — Итак, каков будет наш следующий шаг?

Королев похлопал по пачке протоколов, лежащей на столе.

— Давай проработаем вот это для начала.

— Хорошо, — радостно ответил Семенов.

Королев передал ему половину бумаг.

— Когда будешь читать, записывай все, что покажется относящимся к делу или необычным. Помни, мы не знаем, что искать, поэтому ищи то, чего там не должно быть.

Семенов кивнул головой и открыл записную книжку. На первом же протоколе он принялся что-то записывать. Королев достал первый документ из своей пачки и принялся читать, надеясь, что, кроме обычного кляузничества и доносов на соседей, среди всего этого вороха можно будет найти хоть какие-то зацепки по интересующему его делу. Почему так происходит, что если поставить перед москвичами милиционера, то они сразу же начинают доносить на всех, кого знают? Вот, например, одинокий мужчина без определенных занятий один занимает огромную комнату, хотя редко там ночует, в то время как гражданка Иванова, ее муж и четверо детей ютятся в комнате меньшего размера, в которой к тому же проживает молодая пара с маленьким ребенком. И гражданка Иванова спрашивает: как этому негодяю удалось получить такую большую площадь? Королев поначалу даже хотел разобраться, но, скорее всего, выяснится, что у этого жильца есть какой-нибудь высокопоставленный дядя или другой родственник.

Он продолжал изучать мрачную советскую реальность жителей улицы Разина. Кража примуса с коммунальной кухни, беспробудное пьянство в общежитии метростроителей номер 12, притон у матери-одиночки. «Ничего, скоро все изменится к лучшему, — подумал Королев, — во всяком случае, для будущего поколения». Тут у него мелькнула одна мысль, и он пролистал все допросы, чтобы проверить ее. Никто не удосужился опросить уличных мальчишек, которые околачивались у церкви. Нужно их найти: дети обычно замечают то, на что не обращают внимания взрослые.

Утомительная работка — читать допросы жильцов. Нужно обращать внимание на каждую деталь, уметь концентрироваться и сопоставлять полученные сведения с тем, что произошло. Надо сказать, что ребята Брусилова хорошо поработали. Хотя Королева это не удивило, бездельники у Брусилова не задерживались. У московской милиции и раньше было дел по горло, но в последние годы в столицу стали приезжать еще и толпы крестьян. Их манила перспектива получить рабочее место на одном из крупных заводов или на строительстве, а то дома шаром покати и работы никакой. Конечно, получить прописку было тяжело, однако это никого не останавливало. Их обычно прописывали при найме на работу. Но получить прописку было гораздо проще, чем найти несколько квадратных метров, где можно было бы переночевать после тяжелого рабочего дня. Некоторые спали на ступеньках, в трамваях, в метро. Милиция гоняла их, но бездомных было слишком много. А тяжелая жизнь приводила к другим проблемам. Приезжие, как только у них появлялись деньги, начинали выпивать. А пьянство неизбежно вело к насилию, а иногда и к убийствам. Брусилов хорошо контролировал свой участок, поэтому хулиганье обходило улицу Разина стороной. Возможно, этим объяснялась разговорчивость местных жителей, когда представители порядка спрашивали, не заметили ли они чего подозрительного в ночь убийства. Читая очередной допрос, Королев улыбнулся. Одна из опрошенных, проживающая в коммунальной квартире, жаловалась, что ее соседи, недавно приехавшие из глухой деревни работать на фабрике «Красный Октябрь», держали свинью в коммунальной ванной. Королев перечитал протокол еще раз, хотя эта информация точно не могла помочь раскрытию дела. Впрочем, чему удивляться: после многолетнего проживания с соседями в условиях коллективного безумия случалось и не такое. Среди бытовых жалоб и мелких доносов Королев наконец нашел два упоминания о черной машине, припаркованной на улице Разина около церкви. Один из жителей помнил только цвет машины, а второй, мальчик-подросток, абсолютно уверенно определил модель автомобиля — ГАЗ-М1. Буква М в названии модели происходила от фамилии Молотова, комиссара иностранных дел, поэтому в простонародье ее называли «эмка». Эта же машина, по предположениям Семенова, приезжала ночью к стадиону. Королев сделал еще одну запись в блокноте. Удивительно, что люди вообще упомянули о черном воронке, как называли черные автомобили, которыми, как правило, пользовались сотрудники ведомства государственной безопасности. Особенно они были популярны у работников НКВД, для которого эти автомобили производили вне очереди. Обычно Королев отказывался, когда Морозов предлагал ему «эмку». Пусть в более старой модели «форда» и было разбито лобовое стекло, зато люди от него не шарахались.