– Вы прекрасно поняли, что я хотела сказать. Мы не нуждаемся в мужчинах, писака. Это наше кредо, и мы так живем, нравится тебе это или нет.

– Мужчины – они же разные.

– Нет, все одним миром мазаны: легковерные, трусливые, лживые фанфароны. На вас нельзя положиться. Вы мните себя воинами, а на деле – марионетки, послушные своим капризам. Трубите о мужестве, а гонитесь за дешевкой.

Я не остался в стороне, вступил в дискуссию, поддержал разговор, рассказал о Натали, которая оставила меня с месячным Тео на руках. Но не смягчил сердца амазонок.

– Исключение только подтверждает правило, – вынесла вердикт Анжела.

Солнце клонилось к закату, жара спадала, и мое терпение не осталось без награды. Даже не зная, кто я такой на самом деле, сестры невольно заговорили откровеннее. Смягчилась понемногу и Анжела. Говорила она по-прежнему жестко, но я чувствовал: наша с Тео судьба ее тронула.

Анжела закрыла альбом. Солнце заслонили, стеснившись, тучки, а потом снова открыли его, рассеявшись.

– Почему вы сказали, что чувствуете себя виноватой в смерти Джойс? – спросил я Анжелу.

– Мы все виноваты, – подала голос Глэдис.

Анжела вздохнула.

– Дело в том, что на выходных, когда это произошло, нас здесь не было. Мы навещали маму в Филадельфии. Джойс не захотела поехать с нами. И хотя говорила, что все у нее нормально, я опасалась, как бы она не двинулась в дурную сторону.

Глэдис нашла нужным внести ясность.

– Мы съездили буквально туда и обратно; маме только что прооперировали бедро, и она не могла передвигаться. Естественно, она умирала от беспокойства из-за Клэр, и, честно сказать, я совсем не уверена, что, останься мы здесь, что-нибудь бы изменилось.

– Как все происходило на самом деле?

Анжела начала:

– Я первая увидела мертвую Джойс, у нее в ванной, в воскресенье вечером, когда мы вернулись. В руке у нее торчал шприц. Падая, она ударилась о раковину, у нее была разбита голова.

– Следствия не было?

– Было, конечно, – подхватила Глэдис. – Смерть была неестественной, поэтому судебно-медицинский эксперт потребовал вскрытия.

Анжела добавила:

– Полиция поддержала его требование, поскольку незадолго до смерти Джойс им позвонила неизвестная женщина и предупредила об агрессивном нападении на сестру.

По мне волной, от макушки до пяток, побежали мурашки. Я хорошо знал это ощущение. Всегда, когда пишешь роман, наступает минута, когда герои тебя изумляют. Бывает, они задумывают дела, о которых ты даже не помышлял, или, затеяв разговор, делают невероятное признание, которое едва успевают записать твои пальцы, бегающие по клавишам. Разумеется, ты всегда можешь отказаться от неожиданных поворотов, нажать на Delete и сделать вид, будто ничего и не было. Но обычно ты так не поступаешь, потому что непредсказуемое и есть нерв творчества. Только он поведет твою историю туда, где не бывал никто. Упоминание Анжелы об анонимном звонке тоже было прорывом в неведомое.

– Следователь изучил все последние звонки на телефоне Джойс. Был арестован и посажен в тюрьму дилер, с которым она имела дело, – скользкий прохиндей из местных. Он не стал скрывать, что продал ей солидную порцию наркотиков перед выходными, но на день смерти Джойс у него было железное алиби, и его отпустили.

И тогда я задал очень серьезный вопрос:

– У кого могла быть причина хотеть смерти вашей сестры?

Глэдис грустно улыбнулась.

– Ни у кого, я думаю. Но когда имеешь дело с наркотиками, можешь невольно оказаться среди очень страшных людей.

Анжела снова вступила в разговор.

– В любом случае вскрытие подтвердило передоз. Рана на голове была результатом падения – Джойс, падая, ударилась головой о раковину.

– А анонимный звонок?

– В те времена сплошь и рядом анонимно звонили в полицию. Подростки баловались, злили полицейских…

– А вам не кажется, что это все же очень странное совпадение?

– Да, безусловно. Мы тогда наняли адвоката, хотели получать бумаги о ходе следствия.

– И что же?

Лицо Анжелы стало вдруг холодным и замкнутым. Она словно бы пожалела, что так разговорилась. Словно бы вспомнила, что понятия не имеет, кто я такой. Вспомнила, что полчаса назад я сказал: возможно, моя информация о племяннице их заинтересует.

И Анжела действительно спросила:

– Что вы хотели сообщить нам? Что нового вы можете сказать о Клэр?

Я знал, что этот момент настанет и вряд ли пройдет очень гладко. Мой телефон по-прежнему лежал на столе. Я стал перелистывать фотографии. Искал одну, единственно нужную: позавчерашнее селфи, мы сделали его перед тем, как идти в ресторан, на фоне антибского порта и форта Карре. Наконец нашел и протянул телефон Анжеле.

– Клэр жива, – тихо сказал я.

Она впилась глазами в фотографию, потом с яростью швырнула телефон на землю.

– Вон из моего дома, шантажист! – крикнула она и зарыдала.

– Ну папа! Тео сам! Сам!

Сын завтракал, сидя на высоком стульчике, и наконец-то вырвал у меня из рук пластмассовую ложечку, настаивая, что расправится с мясным пюре самостоятельно. Убедившись, что слюнявчик крепко держится, я, за неимением пакета с попкорном, вооружился стаканчиком кайпириньи[15] и уселся смотреть спектакль расправы с пюре. Трудно приходится, когда ручонки тебя не слушаются. Носу, подбородку, волосам, стулу, полу – всему вокруг досталось пюре, но в рот, кажется, не попало. Что страшно веселило Тео, и я хохотал вместе с ним.

В воздухе веяло Италией. Мы с Тео сидели под аркадами внутреннего дворика гостиницы «Бридж Клаб», зеленого оазиса посреди Нью-Йорка. Этакая идиллия вне времени и пространства, что и оправдывало бешеные цены этого отеля.

– Сюду, – сказал Тео.

– Да уж, дружок, ты постарался, пюре повсюду. Но думаю, хвастаться не стоит. Ну что? Теперь йогурт?

– Нет! Идем!

– Я не услышал «пожалуйста»!

– Жаста, папа, идем!

Ладно, йогурт съедим потом. Я принялся вытирать мордашку Тео. Нелегкое занятие. Он вертел головой во все стороны, лишь бы убежать от салфетки. Вытер, снял слюнявчик, поднял малыша и отправил его странствовать по идиллическому дворику среди пальм, экзотических растений и плюща, который затянул все стены.