20 апреля 1817 года принимается положительное решение о займе. Два месяца спустя граф скончался.

Современник нарисовал нам эту сцену: «Как я предполагал и как предсказывали медики, он умер в море через два дня после оставления Копенгагена, где он расстался с графиней и князем Дмитрием Голицыным. Он потребовал, чтобы они вернулись в Россию для заботы о семьях, сказав, что чувствует себя все хуже и что их присутствие не может принести ему какой-либо пользы. Консилиум врачей в Копенгагене дал заключение, что он не сможет прожить более двух-трех дней. Графиня Строгонова, впрочем, должна была увидеть его еще раз в Эльсиноре на следующий день. Но, прибыв в назначенное место, она увидела, что фрегат прошел мимо, не остановившись. Таково было желание умирающего. На следующий день он скончался или, лучше сказать, угас, как пламя, от общего истощения сил, еще сохранявшихся в нем, ибо до последнего момента он говорил по-английски с врачом, по-французски с племянником бароном Строгоновым (Александром Григорьевичем. — С.К.) и по-русски со слугой».[46] Другие подробности можно узнать из моей книги «Не хуже Томона».

Невозможно утверждать, что граф Павел Александрович написал сценарий своей смерти. Тем не менее это была красивая «романтическая смерть». Разумеется, не она, а прежняя «романтическая жизнь» Строгонова, никогда не желавшего обременять себя хозяйством, стала причиной семейных проблем и «банального брака» старшей дочери. В уважение заслуг Строгоновых, а также принимая во внимание поставку графами столь стратегического товара, которым являлась соль, Александр I издал упоминавшийся выше указ, в преамбуле его говорилось: «Уважая отличное усердие Графа Строгонова, особенную к Нам его преданность, ревность и услуги, оказанные им и предками его Российскому престолу, и, находя, что главное сие имение, производящее немаловажную выварку соли и обеспечивающее тем значительную часть народного продовольствия Империи Российской, долженствует для лучшего и удобнейшего управления и для принесения вящей общественной пользы сохраняться неприкосновенно и нераздельно во владении одного лица».

В документе, помимо пермской вотчины, упоминались как совокупно закрепленные за родом Строгоновых два каменных дома в Петербурге «с движимым имением» и на аналогичном основании мыза Мандурова, со строениями и землей, на Выборгской стороне. Остается неясным, какой городской дом был вторым. Так или иначе, хотя описи и не существует, актом 1817 года, весьма своеобразным, «романтическим», завещанием графа Павла Александровича государственный статус и «охранную грамоту» получило художественное наследие его отца графа Александра Сергеевича. Это было особенно важно для коллекций графа или Кабинета, как говорили в XVIII веке. В данном случае знаменитой коллекции, основой которой были картины и минералы, ничего не грозило, по крайней мере, так казалось в 1817 году.

Кроме того, указом решалась проблема наследства трех младших дочерей графини Софьи Владимировны — Аглаиды, Елизаветы и Ольги. Каждой из них доставалось, правда, не по три, а по два миллиона рублей, что также, впрочем, было весьма значительной суммой. Они должны были выплачиваться из доходов нераздельного имения, пожизненным распорядителем которого стала графиня Софья Владимировна. Наталья, ее старшая дочь, объявлялась наследницей. Поскольку ее муж получал титул графа Строгонова, его кандидатура была исключительно важна.

Находясь еще под впечатлением от смерти мужа, первым делом Софья тщательно обдумала брак Натальи — первый из четырех союзов, который ей предстояло «сочинить», причем сочинить немедленно, ибо в 1817 году девушке уже исполнился 21 год. Употребленное слово — «сочинить» — кажется странным в этом контексте, но все же я использую его для того, чтобы показать меру влияния графини на существо дела и подозрения об искусственном характере союза.

Уже в августе 1817 года все было решено. В самом начале 1818 года, вероятно, 6 февраля, Наталья стала супругой Сергея Григорьевича — третьего из пяти сыновей барона Григория Александровича, своего четырехюродного брата. Он родился 8 ноября 1794 года, будучи таким образом на полтора года старше Натальи. Скорее всего, брак между родственниками принципиально был задуман графом Павлом Александровичем, правда, он взял с собой в «роковое плавание» второго сына троюродного брата — барона Александра Григорьевича. Возрастная дистанция между братьями была незначительной — чуть больше года, но Александр, родившийся у Сергея, становился Александром Сергеевичем. Не в этом ли мистическом следовании магии имени истинная причина перемены, произведенной графиней Софьей Владимировной? Под «роковым плаванием» разумеется поход фрегата «Святой Патрикий», на котором граф Павел Александрович отправился для поправки здоровья в Португалию. Думается, что события нанесли душевную рану обоим братьям — один оказался незадачливым претендентом на титул, а другой вынужден был подчиниться необходимости.

Графини Ольге Строгоновой нравился граф П.К. Ферзен, большой любитель искусства, в частности поклонник творчества К.П. Брюллова. В 1825 году по заказу Ферзена живописец исполнил две «готические» картины «Пифферари перед образом Мадонны» и «Вечерня (Римская часовня)» в соответствующих «готических» рамах. Позже он подарил графине Софье Владимировне бронзовые ширмы с цветными стеклами, что можно расценивать как своего рода благодарность теще. Но ему отказала княгиня Наталья Петровна, не желавшая признавать своим родственником небогатого шведского дворянина.

И тогда крестник «романтического императора» Павла I и штаб-ротмистр Кавалергардского полка похитил свою возлюбленную. Небольшая «готическая пьеса» была разыграна на глазах удивленно-восхищенного Петербурга в 1829 году, затмив события Русско-турецкой войны. Следовало позабыть, хотя бы на время, об имидже клана Строгоновых-Голицыных как образца добродетели. Бессмертным происшествие стало благодаря «Метели» Пушкина, которому это произведение едва ли добавило поклонников среди обитателей Марьино, в частности, и в целом в аристократической среде, оказавшейся враждебной к нему в 1837 году.

Самоустранение от занятий хозяйством вместе с династическим кризисом привело Строгоновых к сложнейшей семейной ситуации, из которой невозможно было выйти без потерь. В 1817 году создается нераздельное имение, одновременно начались поиски его наследника и переживания по поводу супругов многочисленных дочерей Павла Александровича. Решив достаточно благополучно три задачи, графиня Софья Владимировна, вдова героя, споткнулась на последней, когда следовало выдать замуж Ольгу.

«Вчера было происшествие в строгоновской семье. Графиню Ольгу увезли ночи. Все спали; князя Василия (B.C. Голицын, муж гр. А.П. Строгоновой. — С.К.) разбудили, но что было делать, где искать? Он приехал ко мне очень рано советоваться, что делать. Делать нечего: надо простить, так и говорить перестанут. Догадывались, что увез ее кавалергардский граф Ферзен, и не ошиблись. Когда графиня Софья Владимировна встала и о сем узнала, несмотря на горе, удивление и скорбь свою, поступила как умная женщина и добрая мать. Написала к дочери: прощаю, благословляю и ожидаю. Тем дело и кончилось. Они уже были обвенчаны», — писал петербургский почт-директор К.Я. Булгаков брату в Москву, кратко излагая сюжет и приписывая себе лавры Соломона — мудреца, нашедшего выход из затруднительной ситуации.