Для очистки совести я попробовала в который раз набрать номер, с которого звонила Стаська, но он по-прежнему не отвечал. Было похоже, что она использует его только для звонков мне — никогда прежде Стаська не выключала телефон даже на полчаса. Она вообще очень изменилась с момента нашей последней встречи пару месяцев назад. Да, я понимаю — гибель любимого человека кого хочешь сделает другим и надолго выбьет из привычной колеи, но ведь даже со мной, человеком, знавшим ее много лет и всегда считавшимся близким, Стаська вела себя как с абсолютно чужой. Снова выслушав «абонент недоступен», я отложила мобильный и начала собираться.

Павел ждал меня у подъезда. Я уже собралась радостно кинуться к нему, как услышала за спиной:

— Анастасия Евгеньевна Лаврова?

Резко остановившись, я повернулась и увидела нашего участкового, а рядом с ним высокого молодого парня в светлых брюках и рубашке с коротким рукавом. В руках он держал черную папку.

— Да, это я. А в чем дело?

— Да вот следователь к вам.

Я опешила:

— Следователь? Ко мне?! А по какому, собственно… — тут у меня перехватило дыхание, и я невольно схватилась за горло, беспомощно оглядываясь на Павла.

Тот переводил взгляд с меня на следователя, потом на участкового и, кажется, тоже не мог понять, в чем дело. А следователь предложил:

— Мы не могли бы к вам в квартиру подняться?

— За… зачем? — выдавила я хрипло.

— У меня есть пара вопросов. Но если хотите, пришлю повестку. Просто подумал, что дома вам легче будет разговаривать.

В голове моей все завертелось со скоростью карусели с сорванным механизмом — того и гляди, все деревянные лошадки рванут с круга и ускачут к чертям, прихватив с собой остатки моего мозга.

— Да… конечно, да… сейчас… — беспомощно озираясь по сторонам, залепетала я, пытаясь вынуть из сумки ключи. — Паша…

— Я, Настюш, с вами пойду, пожалуй, — сказал он, но следователь сразу вцепился:

— А вы, простите, кем гражданке Лавровой приходитесь?

— Знакомый.

— Тогда вам удобнее будет ее здесь подождать. Погода хорошая, солнышко светит, словом, прогуляйтесь, дорогой товарищ, пока. Я ее долго не задержу, всего пара вопросов.

— Да скажите уже, в чем дело? — я наконец собрала в кучу своих «лошадок» и обрела способность соображать относительно здраво.

— Хотите, чтобы я при вашем знакомом рассказывал?

Я колебалась. С одной стороны, скрывать мне было нечего, но с другой… а вдруг что-то с Захаром? Эта мысль проколола меня от макушки до пяток как раскаленная спица. Я схватила следователя за руку, потянула за собой и у двери подъезда спросила шепотом:

— Что с моим мужем?

— Не знаю. А что с ним должно быть? — и мне стало немного легче.

Открыв дверь, я пропустила следователя в подъезд, участковый тоже вошел, а я с тоской посмотрела на Павла, который, легко пожав плечами, послал мне воздушный поцелуй и проговорил:

— Я позвоню вечером, ладно?

Я кивнула, в душе понимая, что, скорее всего, не позвонит, и вошла в подъезд.

В молчании мы доехали до нужного этажа, я открыла двери, впустила непрошеных гостей в квартиру и предложила располагаться в кухне — единственном месте в моем доме, которого я не стыжусь.

— Сварить кофе? — как-то машинально спросила я.

— Может, лучше просто водички? — попросил следователь, раскладывая на столе папку. — Очень жарко.

Я налила им по стакану воды, села в торец стола и посмотрела на жадно пившего следователя:

— Может, вы все-таки представитесь и скажете, что происходит? Я себя дурой чувствую.

— Пожалуйста, — он вынул из нагрудного кармана красную книжечку, развернул и поднес на уровень моих глаз.

«Матвейчук Максим Максимович», прочитала я. Печать, подпись… должность… место работы… он точно следователь, надо же. Я была готова к тому, что это какой-то розыгрыш, и очень рассчитывала, что это так и окажется.

— И что же вас привело в мой дом? — довольно высокопарно спросила я и разозлилась — ну, ей-богу, идиоткой выгляжу.

— Скажите, Анастасия Евгеньевна, когда и с какой целью вы посещали город Саратов?

— Саратов? — удивилась я. — Погодите… кажется, лет восемь назад, а что?

— А поточнее?

— Постойте… — я нахмурилась.

В Саратове я действительно была, там жила моя двоюродная сестра, и мы с Захаром ездили к ней на свадьбу, вот только, дай бог памяти, в каком же году это было… кажется, на самом деле восемь лет назад.

Именно так я и объяснила следователю. Он как-то недоверчиво посмотрел на меня:

— А два месяца назад?

— Точно нет.

— А если все-таки подумать?

— Не о чем тут думать. Два месяца назад ни в каком Саратове я не была, как не была ни в каком другом городе, поселке, деревне, — отчеканила я твердо. — Еще не сошла с ума, чтобы разъезжать по городам и не помнить этого.

— А как вы объясните факт наличия железнодорожных билетов на ваше имя? — спросил следователь, постукивая шариковой ручкой по столу.

— А вы уверены, что они на мое имя?

— Я умею читать.

— Похвально. Но ко мне это не имеет никакого отношения.

— Будьте добры, покажите ваш паспорт, пожалуйста, — попросил следователь, и я послушно пошла в коридор и там, уже вынимая из кармана сумки документ, вдруг вспомнила, о чем говорила Стаська. О, черт… да мои проблемы куда круче, чем сбежавший муж и мутноватый любовник… и ведь Стаська предупреждала, что нельзя, нельзя, нельзя говорить о том, что она рассказала! А самое главное, что я так и не удосужилась сменить на фиг этот долбаный паспорт, даже заявление об утере не написала, чертова ленивая дура! Рука сама собой нашарила дыру в подкладке, и я как-то машинально уронила паспорт туда. Решение пришло моментально.

Я вернулась в кухню и ошарашенно посмотрела на следователя:

— Послушайте… а паспорта нет…

— Как это?

— Он всегда лежит в этой сумке, а теперь его там нет! — истерично выкрикнула я и вывернула содержимое огромной сумки прямо на стол. Следователь и участковый отпрянули.

— Погодите… — вмешался участковый. — Но ведь у вас явно не одна сумка. У моей жены, к примеру, штук пятнадцать…

— У меня — три, могу принести две оставшихся, но они давно лежат в антресолях, я ношу их только зимой! Я уже четыре месяца хожу только с этой сумкой, и паспорт всегда лежит в ней!

Больше всего я боялась, что сейчас следователь попросит сумку. Но паспорт, к счастью, провалился под твердое дно и совершенно не прощупывался.