Правда, еще пять-десять секунд, и эта вера должна была появиться. И проявиться громким, истеричным криком и лихорадочным цеплянием наманикюренных пальцев за задний бампер.

Грибов нажал на педаль газа и лихо развернулся, подъехав к женщине правой дверцей.

Истерического крика не последовало. Женщина никак не могла решить, что это — все-таки угон или такое особое заигрывание? И на всякий случай молчала. Женщины всегда из двух зол выбирают более приятное.

— Ну вы едете или нет? — спросил Грибов.

— Что?..

— Я спрашиваю, вам машина не нужна? Если не нужна — то стойте. Если нужна — то садитесь. Я очень спешу.

— Куда? — автоматически спросила женщина.

— На свидание. С вами. И широко распахнул дверцу. И так же широко улыбнулся.

— Если вам будет очень страшно, вы покричите возле первого же поста ГАИ. Договорились?

Нет, раз улыбается, значит, не угоняет. Значит, заигрывает.

И женщина решительно села в машину. В свою машину. На пассажирское сиденье.

— Между прочим, меня зовут Грибов, — сказал Грибов, срывая машину с места.

— А я думала, Угонщик.

— Нет. Я не краду автомобили. Я краду их хозяек. На их автомобилях. Если они так же очаровательны, как вы.

Далеко в конце улицы замаячил багажник «Москвича».

Теперь не уйдет. Теперь можно не спешить.

— И куда мы едем? — спросила женщина.

— С вами хоть на край света.

— На край света бензина не хватит, — показала хозяйка машины на приборный щиток.

— В поездках на край света важен не результат, а процесс. И компания.

— Процесс вам рано или поздно обеспечен По статье за угон автотранспорта. Обещаю вам это как работник правоохранительной системы. Как практикующий адвокат.

— Спасибо, что не следователь.

— Ну, следователя вам, при ваших привычках, не миновать.

— С таким адвокатом мне никакой следователь не страшен…

Впереди идущий «Москвич» вырулил к бровке и остановился.

— Вы знаете, вы убедили меня в порочности подобных противозаконных проступков Как адвокат. И как женщина. Я, наверное, раскаюсь и навсегда оставлю свое мелкоуголовное прошлое. Ради бедной, но честной жизни полноценного члена общества.

Из «Москвича» вылез человек с «дипломатом».

— Когда оставите? — игриво спросила женщина.

— Вот сейчас и оставлю. Немедленно, — решительно заявил Грибов, открывая дверцу. — До свидания. И спасибо за ослепительную компанию.

— И это все? — как-то даже разочарованно спросила женщина.

— Все. Или вы все-таки хотите отдать мне свою машину?

Человек с «дипломатом» остановился на тротуаре, оглядываясь по сторонам. Словно решая, в какую сторону ему пойти.

— Еще раз спасибо за приятную компанию, — поблагодарил Грибов и протянул навстречу женщине руку. В которую та, чуть поколебавшись, вложила свою.

— Был бы признателен за домашний телефон. Дабы поставить в известность о вашем производственном подвиге вашего мужа.

— У меня нет мужа.

— Тогда ваших родителей

— Родителей?

— Тогда вас.

— Но мне нечем писать.

— Печально, что судьба людей порой зависит от отсутствия или наличия под руками банального карандаша.

Человек с «дипломатом» наконец на что-то решился и зашагал в сторону ближайших домов.

— Впрочем, мне довольно будет номеров вашей машины. Которую я, если бы не мое раскаяние, готов был бы угонять каждый день.

Все, теперь нужно было спешить. Теперь не было необходимости изображать болтающего с пассажиркой случайно остановленной машины прохожего.

Впрочем, с очень симпатичной пассажиркой. И с очень легко запоминающимися номерами. Принадлежность которых очень нетрудно установить у знакомых ребят в ГАИ..

Банкир остановил свою машину в десяти кварталах от того перекрестка, где отдал деньги. На той же самой улице.

Он остановил ее и ждал полчаса. А потом еще полчаса

Он выходил из салона и бродил вокруг иномарки И стоял, навалившись на ее капот. И курил сигарету за сигаретой.

Он так ничего и не дождался.

И поехал домой.

Григорьев подрезал его через полтора километра. Он бросил свои «Жигули» поперек дороги и вышел из машины.

— Вы? — спросил банкир.

— Я.

— Что вам еще от меня нужно?

— Узнать, почему вы отдали им деньги.

— Потому что я не верю, что вы способны что-то сделать. Потому что мне нужна живая дочь, а не приговоренные к расстрелу преступники. Или помилованные преступники, которые через пятнадцать лет выйдут на свободу. И будут пить и жрать. Когда моя дочь…

— И где теперь ваша дочь?

— Скоро будет.

— Когда?

— Они велели ждать в условленном месте. Час. И через час возле телефона, если они не подойдут ко мне там. Они обещали пересчитать деньги и, если все будет нормально, сказать, где ее можно забрать.

— И вы им верите?

— Да! Потому что мне больше некому верить. Потому что мне ничего не остается, как верить. И надеяться.

В кармане Григорьева зазуммерил мобильный телефон.

— Это я, — сказал в трубку Грибов.

— А я думал, он.

— Кончай шутить. Я нашел их. Слышишь? Я нашел их. Я повис у них на хвосте.

— Я все понял, — ответил Григорьев. — Я очень рад. Очень. Понял. Надеюсь, тебя не зафиксировали?

— Нет. Все чисто.

— Отлично. Говори адрес… Запомнил. Буду через сорок минут. Жди.

— Это что-то по моему делу? — настороженно спросил внимательно прислушивавшийся к разговору банкир.

— Нет, — ответил Григорьев, — уже не по вашему. Уже по нашему.

Легко сказать — жди. Жди — это еще хуже, чем догоняй. Правда, чуть лучше, чем убегай. Но все равно очень нервно. И очень неудобно, особенно когда приходится ждать в малоприспособленном для этого месте. Например, в мелких, не по росту, кустах. В которых если и возможно стоять, то только скрючившись чуть не в три погибели. Стоять уже полчаса.

Грибов посмотрел на часы.

Вернее, уже тридцать пять минут.

Что и говорить — не повезло с местом. Вокруг располагались личные дома. И заборы, окружающие эти дома. Ничего, кроме заборов и домов. И этих вот чахлых кустов. Больше, как в них, прятаться было негде. В любом другом месте Грибов привлекал бы всеобщее внимание, как муха в стакане тостующего. Приходилось стоять в кустах…