Мать хотела, чтобы он был хорошим. А он кипятился, хотел ей втолковать, что в этом нет смысла. Зачем быть хорошим, если все люди – твари?

– Получается, что я тоже тварь? – спрашивала мать.

– Ты просто ненормальная. Все такие, как ты, давно вымерли. Ты одна осталась.

Как все исправить? Куда девать с души груз вины? Почему мы бываем в юности такими идиотами? Предусмотрено Богом? Тогда в этом идиотизме должен быть хоть какой-то смысл. Но какой в нем смысл? Никакого!

14 июня 2006 года, среда, ближе к вечеру

В квартиру Лешка не пустил. Вышли во двор, сели по-зэковски на корточки под чахлой ивой. Разговор не вязался. Барминов был не в духе. Сказочной жизни после освобождения у него не получилось. Работал на той же автостоянке, что и Томилин, в той же должности – сторожем. Трезором, как сам себя называл.

Облом-иваныч получился как-то незатейливо. Лешка позвонил по телефону, который ему дали перед освобождением, встретился с мужиком (это был Гридасов) и согласился не раздумывая. Сразу получить «Жигули», перевозить какие-то пакеты и получать за это тридцать штук в месяц – где еще отвалится такая лафа?

Зашли с мужиком (Гридасовым) в компьютерный салон, сделали копию справки об освобождении. Мужик взял копию и исчез. И телефон его теперь не отвечал.

Нет, найти его, наверное, можно. Подъехать к колонии, там покараулить. Только зачем? Если сразу не взяли, значит, кто-то отклонил его кандидатуру.

Так и было. Услышав фамилию Барминова, Рулевой велел Гридасову забыть ее и впредь обращать внимание не только на обычную информацию, которой они пользуются. Важно также, с кем кентовался на зоне человек.

– Это Бармалей. Слышал о таком? Ну, это только тебя извиняет, – сдержанно выговаривал Гридасову Рулевой, хотя внутри у него все кипело и плавилось. – И о Радаеве, конечно, не слышал. Короче, ты очень сильно засветился.

Ничего этого Барминов, естественно, не знал. Но нашлись люди, которые подсказали ему, что именно дружба с Радаевым вышла ему боком.

– Шустро ты оформил досрочку, Павлуха, – сказал Лешка, сплевывая себе под ноги. – Как тебе могли сделать снисхождение? На тебе столько бабок висит! Нет, брат, с таким иском просто так не милуют.

Как помоями плеснул.

– Леха, – по-доброму сказал Павел. – Мы с тобой кенты или уже не кенты?

– Как бы еще кенты, – согласился Бармалей.

Радаев рассказал, как оказался на свободе и с чего все началось. На особое понимание не рассчитывал. И оказался прав.

– Ну, и на какой хрен мне это знать? – грубо спросил Лешка. – Куда мне это теперь засунуть? Не получится у тебя, Павлуха, нанести пользу. Банды, как мафия, бессмертны. Пацаны как травились зельем, так и травятся. Как рубили бабки с лохов, так и рубят. Как мочили друг друга, так и мочат. Сейчас только притихли. Отмашка такая.

– Чья отмашка? – спросил Радаев.

– Как чья? Кто рулит.

– А кто рулит?

Лешка взбычился, лицо налилось кровью:

– Павлуха! – заревел он, выпучив глаза. – Ты соображаешь, какие вопросы задаешь? Уезжай, пока тебе не переломали щупальца. Они тебе еще пригодятся. И шея тебе еще пригодится, и позвоночник. И вообще, Павлуха, запомни: жить – лучше, чем не жить.

Радаев стиснул зубы. Что ни скажи Бармалею, все равно не поймет. Для него банды – не уродство, а естественная вещь. Рассчитывать на его помощь бессмысленно. И никто из бывших пацанов не поддержит его. Кому это надо, даже остепенившимся? Никто не пойдет против своих ребят. То есть опереться вообще не на кого. А если совсем туго станет, никто ему реально не поможет. Ни Булыкин, ни Ланцева. Короче, жизнь его ничего не стоит.

– Не любишь ты братву, Павлуха, свысока на нее поглядываешь, – принялся обобщать Бармалей. – Я давно это заметил. И не только я.

Павел молчал, он мог бы, конечно, возразить, потребовать доказательств, потому как обвинение было серьезное. Но зачем? Он действительно не мог балаболить часами ни о чем, ржать над тем, что не смешно, крыть через слово, пить по поводу и без. В самой гуще братвы он всегда был сам по себе. Это невозможно скрыть. Что ж, наверное, это его судьба – не быть ни с кем вместе.

Радаев пошел куда глаза глядят. Ноги сами привели его к строящемуся дому, напротив гостиницы, где он остановился. Возле забора валялся кусок кабеля. Хорошая, между прочим, штука. Раньше они такими кусками кабеля дрались.

Павел подобрал, вдруг пригодится.

14 июня 2006 года, среда, вечер

Анна стала реже бывать у Томилиных. Чувствовала себя виноватой. Если бы не потащила Ваню и Олега в подвал, если бы не свела их с Макаровым, все были бы живы.

Но сегодня Ланцевой нужен был совет Томилина. Какую позицию занять в отношении Лещева? Поддержать его или отойти в сторону?

Они сидели на кухне, пили чай с малиновым вареньем.

– Как вам живется? – спросил Томилин.

– Мы здесь чужие.

Станислав Викторович ответил философски:

– Ваня тоже чувствовал себя чужим. И мне иногда кажется, что я не живу, а только присутствую при жизни.

– Странно, почему небольшие города считаются оплотом нравственности, – обронила Анна.

– Вы, журналисты, об этом и пишете, – донесся из маленькой комнатки слабый голос Евдокии Тимофеевны. – Выдаете желаемое за действительное. Какая к чертям нравственность? Одна Цепнева чего стоит. Я ведь у нее секретарем работала. Первая обнаружила мертвые души в ведомости на зарплату. Я прямо сказала: я не хочу сидеть вместе с вами. Или вы прекратите нарушения, или я заявлю в мэрию. Она мне: ты о сыне своем подумай, если хочешь, чтобы он получил музыкальное образование. Я – к Радаевой, Ванечка у нее учился: так и так. Радаева за меня вступилась.

Но как ее после этого Цепнева топтала! Как топтала! До ямки.

– Какие были нарушения, Евдокия Тимофеевна? – спросила Анна.

– Ой, сколько она из школы вынесла! А мертвые души! В школе до сих пор числятся человек десять, которых никто в глаза не видел, зарплата и даже премиальные на них выписываются. Цепнева как-то сказала: «Я здесь нитки не взяла». А у Радаевой язычок был очень хорошо подвешен. Ну, правильно, говорит, у нас же не ткацкая фабрика. После нашего прошлого разговора я обзвонила преподавателей. Коснулась смерти Радаевой. Представьте, все без исключения считают, что виновата Цепнева. Как только земля под ней не проваливается прямо в ад!

15 июня 2006 года, четверг, ближе к вечеру

После смерти Вани Олег остался один. Даша избегала встреч с ним: не выходила из комнаты, когда он приезжал, находила причины, чтобы не общаться, когда встречал ее возле училища. Олег не требовал объяснений. Он понимал, что слишком живо напоминает Даше о брате. Возможно, она думает, что если бы он был в тот день рядом с Ваней, все бы обошлось. Для того чтобы девушка пришла в себя, требовалось время.