– Тем более. Значит, есть недовольные. Что ж не играешь на противоречиях? Что мешает?

– Страх, товарищ полковник.

– Страх? – удивился Шокин. – Ты боишься грифов?

Булыкин прикрыл глаза. У него от таких слов мгновенно повышалось давление, начинало пылать лицо, звенело в ушах.

– Не я, товарищ полковник. Люди боятся грифов. И подростки, и взрослые, и родители, и учителя. И ничего с этим не поделаешь. Помните, как говорил Геббельс? Страх парализует все. Так и тут.

– Геббельс, – передразнил полковник. – Ты мне еще Гитлера процитируй. Надо уметь с людьми работать, чтобы они тебе поверили, тогда и страха не будет.

«Демагог, – зло подумал Булыкин. – Тебя бы на мое место».

– Давай, предлагай что-нибудь. Другие отделы озадачим. Я понимаю, вам вдвоем трудно, – сказал Шохин.

Никита высказал соображение. Уголовники любят фотографироваться и сниматься на видео. Найденные у них при обыске снимки и любительские фильмы часто помогают многое понять. Поэтому чего тянуть? Надо заняться этим делом. Места сборищ группировщиков известны. Осталось найти для сотрудников подходящие позиции, снабдить аппаратурой с телеобъективами и – снимать.

Булыкин хотел еще что-то сказать в поддержку своего предложения, но полковник прервал его:

– Не надо мне жевать, у меня нормальные зубы, – он для убедительности даже рот приоткрыл. – Давай дальше. Что еще в голове?

– Прессинг. Нужно выдергивать грифов по малейшему поводу и держать у нас в конторе часами. Закон этого не запрещает. Нужно постоянно нарушать их планы, держать в нервном напряжении. Не они должны держать нас в напряге, а мы их.

Шокин поморщился. Мысль неплохая, но только как бы самим не надорваться.

– Ну, вызвал без видимого повода. И о чем будешь спрашивать?

– Ни о чем.

– Как ни о чем?

– Так. Они ж потом будут друг у друга интересоваться. Зачем вызывали? Какие вопросы задавали? А ничего не спрашивали. Как ничего? Так не бывает! Важно посеять взаимное недоверие, товарищ полковник.

– Экий ты коварный. Ладно, попробуй, – разрешил Шокин. – А теперь слушай сюда. На тебя есть сигнал. Неосторожно дружишь. Ты же знаешь, где таджики, там и наркотики.

Никита сразу понял, к чему он клонит.

– У меня приятельские отношения только с Ланцевой, а она – не таджичка.

– На таджика с русской женой, которые живут у нее, как раз поступает информация.

– Я знаю, – согласился Никита, – таджик иногда помогает браткам. Но попробуй им не помочь. Он боится за жену и сына. Ему не раз угрожали.

– Я тебя предупредил, – насупясь, проговорил Шокин.

15 июня 2006 года, четверг, ближе к вечеру

Булыкин оставил свой «жигуленок» рядом с «опелем» Ланцевой и спустился к реке. Увидев Анну и Павла, пьющих сок из одной упаковки, остановился. Хотелось развернуться и уехать. Но дело… К черту эмоции. Не время. Они должны говорить о деле.

Но разговор о деле не вязался. На Анну что-то нашло. Она говорила разные глупости. Ни с того ни сего стала экзаменовать Булыкина. Помнит ли он кодекс любви по Стендалю?

Никите пришлось признаться, что даже не открывал Стендаля.

Анна с надеждой посмотрела на Павла.

– Мне мать подсовывала, заставляла запоминать, – неожиданно сказал он. – Там, кажется, тридцать условий. Первое: никто не может быть влюбленным одновременно в двоих. Второе: любовь всегда должна либо возрастать, либо уменьшаться. И третье: никто не может любить, если не поощряется в любви. Все, больше ничего не помню.

Анна смотрела на Радаева такими глазами, что Булыкин понял: в эту минуту он проиграл эту женщину навсегда.

– Ладно, мальчики, – Ланцева стала серьезной. – Давайте о деле. Давайте рассуждать. Почему вы так мало рассуждаете? Это же такой кайф – слушать мужчину, который думает вслух.

– Рулевой, говоришь? – задумчиво произнес Булыкин, выслушав Радаева.

Он почему-то подумал о Пичугине. Неужели это он? Но тут же отверг это предположение. Не станет киллер рулить. Не его это амплуа. И кто сказал, что он еще в Поволжске, если это был он?

Еще интересней было сообщение Радаева о мужике, который вербует зэков на денежную работу. Если договориться с колонийскими операми, этого кадровика можно довольно легко выпасти. Так Булыкин и решил называть этого мужика – Кадровик.

Для первого дня совместной работы совсем неплохо. Никита повеселел. Достал из сумки коробку с клубникой, принялся угощать Анну.

«А рыболова все нет», – думал Павел.

Они позагорали еще немного и поехали обратно в город. За поворотом дороги Павел попросил Анну остановить машину.

– Мне надо кое-что посмотреть.

– Смотри, я подожду, – сказала Анна.

– Нет, вам лучше уехать.

– Слушай, сыщик, а где ты думаешь ночевать? Тебе нельзя возвращаться в гостиницу.

– Под кустом, – пошутил Радаев. – Езжайте, не ждите меня.

Сделав крюк, он незаметно подошел к тому месту, где стояли удочки.

На этот раз рыболов был на месте. Радаев почему-то не удивился, узнав его.

Антон Чесноков сматывал удочки. Радаев затаился в кустах. Где-то примерно здесь мог сидеть, наблюдая за ним, и Антон. Скорее всего, он что-то делал в Топельнике, а когда вышел и увидел его, Радаева, то решил не показываться на глаза.

Антон смотал удочки и поднялся на холм. Там его ждали «Жигули». Кто за рулем, рассмотреть было невозможно. Машина покатила в город, поднимая клубы пыли.

15 июня 2006 года, четверг, вечер

Радаев вышел из леса на проселочную дорогу, ведущую в город. Послышался звук мотора. Павел оглянулся. Иномарка промчалась мимо, но тут же резко затормозила и сдала назад.

Таня смотрела на Павла, не веря глазам. Может, ей показалось? Или обозналась? Нет, это он, только другой, заметно возмужавший, лучше прежнего.

Она только что выследила Царькова. Оказывается, Ленчик втихаря построил себе новую дачку. И какую! Просто зашибись. Она думала, он путается с журналисткой, а он, оказывается, завел себе молоденькую девушку. Не иначе как решил начать жизнь с чистого листа.

И вот третье открытие – Павлик. Как он мог здесь оказаться? Ведь он отбывает срок.

Таня вышла из машины с удивлением и страхом, совсем не уверенная, что Павел также рад встрече, как она.

– Вот это встреча! С ума упасть! Ты как здесь? – выдохнула Таня.

– Выпустили. А ты будто не знаешь? Мы уже встречались с Ленчиком.

– Он мне ничего не говорил.

Таня подумала, что это судьба. Павел появляется в тот момент, когда Царьков бросает ее. Но если Павел знает, что она его предала, вместе им не быть. Поэтому она искала в его глазах ответ на свой вопрос: знает или не знает? Ответа не было. Павел был как под анестезией – полная бесчувственность.