– Нет-нет! Не надо бомбардировки! Подпишем сейчас условия капитуляции! – крикнуло двадцать голосов, и самые усердные, вооружившись перьями, обступили президента, требуя, чтобы он дал им поскорее приложить свою руку к проекту капитуляции, составленному заранее, с самого объявления о прибытии австрийского уполномоченного.

Нейпперг молча наблюдал за этим собранием, которое из мирного грозило превратиться в бурное.

Барон Левендаль между тем снова занял свое место поодаль от прочих.

– Сочтем, что я ничего не говорил, – с досадой пробормотал он.

Президент уже взялся за перо и отыскивал глазами место, где ему подобало поставить свое имя на проекте капитуляции, затрагивавшем честь города, когда послышалась вдруг отдаленная ружейная пальба. В то же время барабан на городской площади забил сбор, а под окнами ратуши грянула лихая песня волонтеров.

Все вскочили с мест в неописуемом смятении. Те, кто не так перетрусил, подбежали к окнам.

Город казался иллюминированным, словно в праздничный день. На площади горели факелы, и в их красноватых отсветах женщины и дети хлопали в ладоши и водили какой-то фантастический хоровод. Добровольцы Майен-э-Луар запели свою военную песню, давая этим сигнал к веселому пробуждению замершего города.

В этой толпе было мало мужчин; они предпочитали держаться в стороне и, казалось, только взглядами принимали участие в обуявшем толпу воинственном задоре.

– Ну и шум же подняли добровольцы! – вздыхая, сказал Терно.

– Терпение! Герцог Брауншвейгский вскоре освободит нас от них, – произнес Госсен, – если только эти сорвавшиеся с цепи дьяволы не навлекут на нас обстрел!

В тот же момент возник какой-то красноватый свет, и в один из домов, выходивших углом на площадь, попало какое-то пылающее тело, причем в то же время звук сильного взрыва заставил задрожать окна ратуши.

– Вот видите, – крикнул синдик, – вот чему мы подвергаемся из-за этих буянов! Пруссаки осыпают наши дома ядрами! Вот и обстрел, который вы желали. Теперь вы довольны, барон?

Синдик обернулся, отыскивая взглядом Левендаля, но того и след простыл.

Полный нетерпения, стремясь за ним, предполагая, что Левендаль направился к Бланш де Лавелин, Нейпперг тоже захотел уйти и, прощаясь, сказал:

– Теперь мне уже нечего здесь делать, господа! Раз заговорили пушки, то мне остается только молчать. Я возвращаюсь в свою главную квартиру. Мой ответ – это ваши выстрелы.

– Ваше сиятельство, – взмолился председатель собрания, – не уходите… останьтесь! Это недоразумение. Все объяснится… все уладится.

– Не представляю себе как! – улыбаясь, возразил Нейпперг. – Прислушайтесь! Вот заговорили пушки и с ваших валов, отвечая нашим гаубицам. На улицах слышен барабанный бой. Мне кажется, что сюда, в ратушу, идут за подкреплением, чтобы выставить людей на стены и к пушкам!

Действительно, на лестнице ратуши трещал барабан, и слышно было, как по ступенькам шагает большая толпа; из вестибюля доносился стук ружейных прикладов о пол.

– Они осмеливаются явиться сюда! – воскликнул возмущенный синдик. – Господин комендант, поскорее подпишите приказ о прекращении барабанного боя и прикажите добровольцам вернуться обратно в отведенные им квартиры, – прибавил он, обращаясь к Бельмону, начальнику артиллерии.

– Хорошо, – произнес этот малодушный офицер, – я сейчас дам приказ. Через четверть часа в Вердене все будет спокойно…

– Через четверть часа Верден будет объят пламенем, и мы запоем «Марсельезу» под аккомпанемент гранат! – раздался сзади их чей-то громкий голос.

Дверь распахнулась от сильного толчка, Борепэр, сопровождаемый Лефевром и окруженный солдатами 13-го полка, равно как и добровольцами Майен-э-Луар, предстал перед перепуганными насмерть горожанами.

Председатель попытался принять авторитетный вид.

– Кто уполномочил вас, полковник, врываться на заседание муниципалитета и граждан, собранных им на совет? – спросил он голосом, которому пытался придать твердость.

– Уверяют, – нисколько не смущаясь, ответил Борепэр, – что вы затеваете здесь подлое предательство и собираетесь сдать город. Правда ли это, граждане? Отвечайте!

– Мы не обязаны вам отчитываться в постановлениях властей, полковник. Благоволите удалиться отсюда вместе со своими людьми и приказать прекратить огонь, который вы начали без согласия комитета обороны! – строго возразил председатель, опираясь на симпатии именитых горожан, собранных им здесь.

Борепэр задумался на минутку, потом, сняв шляпу, произнес с выражением почтения:

– Господа, это правда, я не ждал указаний комитета обороны, чтобы открыть огонь по пруссакам, которые уже подошли к воротам города и собирались войти в них по первому сигналу… сигналу, которого они, казалось, поджидали из города. Я баррикадировал ворота; мой доблестный друг Лефевр, вот этот самый, разместил своих стрелков с обеих сторон ворот по стенам, и неприятель приостановился. В то же время, чтобы помешать им видеть со слишком близкого расстояния, что мы поделываем на укреплениях, я послал им пару ядер, которые заставили несколько отодвинуться взвод австрийцев, слишком спешивших посетить нас… Я только что явился со своими добровольцами, когда меня предупредили о том, что здесь происходит… Должен признаться, что я и не собирался обращаться за указаниями в комитет обороны!

– И были совершенно не правы, полковник! – сказал ему Бельмон.

Борепэр снова надел шляпу и возразил:

– Товарищ, это уж касается меня одного! Если понадобится, я лично сумею ответить за свой образ действий перед представителями нации, которые не замедлят явиться сюда. Я отношусь с большим уважением к коммуне Вердена и ко всем чинам ее муниципалитета, верю, что они тоже патриоты и готовы выполнить свой долг. Я подчинюсь всем их приказаниям, касающимся внутренней службы и полицейских мер, но в том, что касается моего ремесла как солдата и ядер, которые нужно послать пруссакам, тут уж, позвольте мне, товарищи, действовать так, как это покажется мне полезным. Здесь я совершенно равен вам, и нам остается только идти рука об руку, чтобы отразить неприятеля и спасти город!

Эти энергичные слова, сказанные мужественным голосом, произвели впечатление на Бельмона; еще недавно он был младшим офицером, и его производство состоялось несколько слишком быстро; он, наверное, выказал бы во всей этой истории больше порядочности и храбрости, если бы не поддался давлению трусливых главарей города.

– Однако, – замялся Бельмон, – комитет обороны существует. Вы обязаны были спросить его указаний, прежде чем начать сражение…

– Когда враг у ворот города, а городские ратники колеблются, то комитет обороны, будучи спрошен об указаниях, не мог бы приказать командующему войсками ничего другого, как преградить неприятелю дорогу, распределить стрелков по крепостным валам, направить пушки на приближающиеся неприятельские войска и открыть по ним огонь. Я как раз именно и сделал это, товарищ! Да разве на самом деле комитет мог бы приказать мне поступить иначе? Единственное, в чем комитет мог бы упрекнуть меня, – это что я не так быстро открыл огонь, как то было бы желательно. Но у нас был недостаток боеприпасов. Вот их везут. Слышите? Ну теперь у нас пойдет уж музыка не та!