Но у Илона есть дочь.

Недавно ее привела домой полиция. С тех пор Массажист Илон ежедневно проверял, во сколько Ореста возвращается, старательно ее обнюхивал, а однажды заставил сделать тест на наркотики. Тест ничего не показал. Проблемы Оресты были другого рода. Вероятно, девушка страдала каким-то видом гневной депрессии, что можно было бы списать на гормональные бури переходного возраста.

По отношению к дочери Илон испытывал огромное, застарелое и все более усиливающееся чувство вины. Но не потому, что не сумел предотвратить болезнь, а затем смерть ее матери. И не потому, что уделял дочери слишком мало времени и даже если не работал и бывал дома, то все равно не знал, как с ней разговаривать и что он вообще может ей сказать, если бы такой разговор состоялся. Дело было не в этом. Массажист Илон просто жалел, что она вообще появилась на свет, ибо скорее всего ее не ждало в жизни ничего хорошего. Именно так он и думал и очень жалел, что ее породил, что им с женой пришла в голову эта идея – завести ребенка. Ореста была его недосмотром, грехом.

Ей исполнилось шестнадцать, однако выглядела Ореста еще девочкой. У нее были длинные вьющиеся волосы и отцовское лицо, что не делало ее большой красавицей. Илон беспокоился о будущем дочери и, хотя хорошо знал, что она не сможет продолжить его дело, обучал профессии. Но девушка, прямо скажем, отнюдь не горела желанием этому учиться.

Как-то она пришла из школы немного раньше, когда он уже выходил из дому, и сказала:

– Илон, сегодня у меня переночует моя подруга.

Он испугался. Взглянул на квартиру глазами гостя – было очевидно, что здесь не прибрано и темно. Пока Илон, не возразив дочери, искал запасные ключи, ему еще сообщили, что подругу зовут Филиппа и они с Орестой знакомы несколько месяцев.

Вечером, увидев ее, Илон удивился. Ему показалось, что Филиппа гораздо старше, чем утверждает, это зрелая женщина, чего не могла скрыть даже ее мальчишеская фигура. Здороваясь, девушки поцеловали друг друга в губы, Илону Филиппа протянула руку. Посмотрела ему в глаза, коротко, но настолько пристально, что он отвел взгляд. Потом, щебеча, они исчезли в комнате Оресты. Когда Илон встал утром, там еще было тихо.

Путь от дома до работы занимал у Массажиста Илона двадцать минут пешком. Сначала он шел по берегу сильно загрязненной реки, с тихим рокотом катившей свои темные гневные воды. Потом переходил через мост, где каждый день устраивали демонстрации люди, унаследовавшие какой-то давний протест – никто из прохожих уже не помнил, в чем там было дело. Они стояли молча, заклеив рот черной лентой, с утра до обеда, потом, после перерыва, являлась вторая смена.

За мостом располагался правительственный район; сюда пускали только по пропускам. Здесь было почти пусто, городской шум рассеивался в мощенных брусчаткой переулках, деформировался, цепляясь за оборванные карнизы, отражался в подъездах и странным эхом отзывался в просторных дворах.

Порой Массажиста Илона посещало тревожное чувство, будто лужи и пятна на штукатурке как-то связаны друг с другом, перекликаются, играя формами, общаются, сплетничают о людях – жителях этого темного города. Кроме того, ему постоянно бросались в глаза какие-то ремонтные бригады, что-то приводившие в порядок. Когда они включали сварочные аппараты, на мгновение становилось красиво – искры сыпались в разные стороны, а ржавые лужи подхватывали их сверкание и на мгновение высвечивали его на своих экранах.

Илон не умел бездельничать, так что, едва оказавшись в своем королевстве, немедленно начинал налаживать оборудование, смешивать масла, готовить мази. Порой он просто наводил порядок, недовольный тем, что уборщики не отличаются надлежащей аккуратностью. Весной, в Серые дни, Илон трудился достаточно напряженно – общий массаж делался дважды в день, утром и вечером. Плюс массаж стоп и иглоукалывание. В эти периоды он работал с ассистентом, которого специально назначил ему рекон. Кроме того, несколько дней назад Илон принял решение использовать так называемые токи Плесси, изобретенные в прошлом десятилетии сотрудником Университета и необычайно эффективно стимулировавшие соединительные ткани. После каждого массажа следовало нанести мельчайшие изменения на карту-тело. Вечером он подготавливал инструменты на следующий день.

По традиции в конце каждого сезона инструменты убирали в специальные металлические ящики. Поэтому утро Массажиста Илона сразу после Великого дня каждый год начиналось одинаково – с откручивания заржавевших винтов сейфов, где хранились инструменты для того или иного периода. От агрессивной влажности винты ржавели, и с них сыпался темно-красный порошок. Когда Илон был маленьким мальчиком, он говорил отцу, который занимался тем же, чем теперь и он сам, будто у винтов идет кровь. Его отец был реконом-массажистом на протяжении тридцати восьми лет, до своей смерти, когда – согласно традиции – его место унаследовал Илон. К сожалению, он, отец дочери, вынужден будет передать свою профессию другому человеку. Это Альдо, сын одного из реконов, юноша, следует признать, способный. Илон терпеливо обучал его, но сердце переполняла боль, постепенно входившая в привычку.

Итак, ржавчина сыпалась на пальцы, мелкая пыль оседала на рукаве. Металлические сейфы ржавели, и дверцы плохо прилегали к стенке. Когда-то сейфы делали из пластика, но его съели специально выращенные бактерии. Поначалу их запустили в моря, где они должны были способствовать распаду пластикового мусора, но со временем бактерии вышли на сушу и уничтожили весь пластик на свете. От синтетических предметов остались истлевшие скелеты, фантом человеческой цивилизации. Люди вернулись к металлу, тем более что с бактериями так и не удалось совладать. Металла, однако, постоянно не хватало, и стоил он дорого, поэтому, где можно, его заменили каучуком и деревом. Но сейфы Массажиста Илона были сделаны из превосходного металла, что не спасло их от вездесущей ржавчины. Другую трудность представляло то, что винты имели полукруглые головки. За долгие годы они стерлись, щели стали слишком мелкими, поэтому закручивать и откручивать их было подлинным мучением.

Период сразу после Великого дня – время хирургов и ортопедов, диагностика переломов и ушибов, безотлагательная помощь в наиболее неотложных случаях. Наложить гипс на переломы, укрепить иммунитет. Подробные обследования мозга и сердца, проверка состава крови. Не допустить критической ситуации, как, например, двенадцать лет назад, когда Монодикос заболел метаболическим ацидозом. Вспыхнула паника. Несколько зловещих дней Илон наблюдал за усилиями врачей и ничем не мог помочь.

Каждый день проводился короткий инструктаж всего коллектива, включавшего самых разных специалистов. Илон общался с фармацевтами, ему нравился их образ мышления: уверенность, будто от всего найдется какое-нибудь лекарство и нет безвыходных ситуаций. Он часто заглядывал к ним – там варили, протирали, смешивали. Запах драгоценного пчелиного воска смешивался у него в носу с ароматом мяты и эвкалипта, когда он склонялся над чаном, в котором готовились компрессы. Больше всего Илона интересовали шрамы. Порой столь грубые и глубокие, что не позволяли его всезнающим рукам добраться до мышц. Приходилось лавировать, как корабль меж скал. Некоторые места, такие как ладони и предплечья, представляли собой сплошной, так до конца и не заживший шрам. Поэтому Илон упражнялся на карте-теле, сделанной из самой лучшей резины, на которую скрупулезно наносил мельчайшие детали тела Монодикоса; при помощи этой модели он тренировал каждый элемент тщательно продуманного массажа.