– Емельян, – представился бомж.

– А меня Антонина.

– Тонюшка, очень рад! – Он взял ее маленькую, лишенную маникюра ладонь в свою не очень чистую лапищу и поцеловал. – Как вы относитесь к поэзии?

– Прекрасно.

– И кто ваш любимый автор?

– Ахматова.

– «И в тайную дружбу с высоким, как юный орел, темноглазым…» – начал декламировать Емельян.

– «Я, словно в цветник предосенний, походкою легкой вошла», – подхватила Тоня.

– «Там были последние розы…»

– «И месяц прозрачный качался на серых, густых облаках…»

Как только прозвучало последнее слово стихотворения, оба восхищенно выдохнули. С этого выдоха и началась их дружба.

* * *

Антонина заглядывала к своему новому другу каждый вечер. Когда шла на остановку, непременно сворачивала с тропы, чтобы хотя бы полчаса провести в приятном обществе Емельяна. Правда, не всегда ей это удавалось, а все из-за двух его приятелей-бомжей, обитавших в соседних траншеях, – Плевка и Хрыча. Эти мужики были не в пример Емельяну противными, тупыми, вечно пьяными, да и посматривали на Антонину уж очень глумливо.

Тридцать первого декабря она пришла в гости не с пустыми руками, а с подарком: томиком Ахматовой и килограммом марокканских мандаринов. Емельян тоже вручил ей презент: очередной кошелек и сомнительного вида коробку конфет. Обменявшись подарками, они выпили за Новый год (по стаканчику фанты), пожелали друг другу всего наилучшего и разошлись, договорившись встретиться десятого числа, когда Тоня выйдет на работу после рождественских каникул.

Новый год она справляла в компании Сонечки и ее кастрированного кота. К этому Тоне было не привыкать, поскольку даже тогда, когда она жила с матушкой, та все праздники отмечала в компаниях и Антонине ничего не оставалось, как либо звать к себе подружку, либо самой отправляться к ней. Но в любом случае барышни не задерживались за столом дольше чем до часу ночи. Тогда как маменька с ее подружками из хора ветеранов гуляли до утра, а потом все первое число отлеживались, ибо перебирали шампанского.

Шестого января Тоню разбудил телефонный звонок. Звонила матушка, чтоб пригласить дочь на торжественный рождественский ужин.

– В кои веки нормально поешь, – сказала она. – А то поди на бутербродах живешь…

– Нет, почему же? – насупилась Тоня. – Я макароны варю. И гречку. – Про гречку она врала – не варила, а вот макароны – да. Но чаще, конечно, питалась всухомятку. – А еще я в столовой обедаю. Так что супы ем.

– Да бог с ней, с едой, – перебила ее нетерпеливая матушка. – Главное, что на ужине ты познакомишься с братьями Иннокентия, Львом и Эдуардом. Лев уже четырежды был женат, а Эдуард…

– Ни разу, – закончила за нее Тоня. – Ты, мама, про них уже рассказывала. Надеюсь, ты не прочишь одного из них мне в мужья?

– Ни один из них мне в зятья не годится! – успокоила дочь Люся. – Кстати говоря, если у тебя кто появился (хотя вряд ли!), можешь взять его с собой, а то все одна да одна…

И отсоединилась. А Тоня быстро оделась и поехала в промзону, где в траншее теплотрассы жил единственный мужчина, который мог составить ей компанию.

* * *

Перед тем как отправиться в гости к матушке, Тоня провела с Емельяном работу. Во-первых, отправила в баню (в ванной, по ее мнению, отмыть его было невозможно), вывела ему вшей, сделала маникюр и прическу, привела в порядок бороду, а также сводила в комиссионку. В магазине, торгующем подержанными вещами, они смогли приобрести практически за копейки отличный костюм, рубаху и ботинки, а пальто ему отцовское подошло: двубортное с каракулевым воротником. Облачась в эти вещи, пусть не модные, зато почти новые и чистые, Емельян стал выглядеть очень презентабельно. А как ему шла эспаньолка! И зачесанные назад волосы! Тоня аж залюбовалась Емельяном, когда он из примерочной вышел. И плевать, что на него потрачена вся заначка, главное – она наконец-то отправится в гости под руку с кавалером. А то всегда одна да одна…

Когда процесс преображения бомжа в приличного мужчину был завершен, Тоня вызвала такси – шиковать так шиковать! – и они с Емельяном отправились к матушке.

Гостей было приглашено немного: кроме самих хозяев и Тони со спутником, всего четверо. Одной из них была подружка Антонины Сонечка (матушка из вежливости позвала ее, а та не отказалась), второй – приятельница самой Люси, Марианна Борисовна, руководительница хора ветеранов, и два младших брата хозяина, близнецы Лев и Эдуард. Они в свои пятьдесят два были холостяками, только Лев, как известно, ходил в загс четырежды, а Эдик ни разу.

– Доченька! – кудахтнула Люся, открыв перед Тоней дверь. – Как я рада! Ну, проходи, проходи… Ждем только тебя!

– Я не одна, мама, – немного смущенно, но не без гордости сказала Антонина.

– А с кем? Сонечка-то уже тут!

– С кавалером. – И посторонилась, давая матери рассмотреть стоящего за ее спиной Емельяна.

Люся, удивленно округлив глаза, уставилась на дочкиного спутника. В одно мгновение оценив его внешность, она осталась ею вполне довольна. Даже тот факт, что Емельян оказался ниже Тони чуть ли не на полголовы, ее не смутил – ей всегда нравились «компактные» мужчины, она считала их более темпераментными.

– Добрый вечер, молодой человек, – улыбнулась Емельяну матушка. – Милости прошу… – Но сначала протянула ему руку для поцелуя и только потом посторонилась. – Как вас величать, любезный?

– Емельяном. А вас, сударыня?

– Людмилой, – кокетливо протянула матушка. – И, умоляю, не спрашивайте, какое у меня отчество! Для всех я просто Люся!

– Неужели вы мама Тонечки?

– Совершенно верно…

– Подумать только! Вы выглядите как ее сестра!

– Мне все так говорят, – прожурчала Люся. – Но дело в том, что я родила Тонечку довольно рано…

На самом деле Люся произвела дочь на свет в обычном для деторождения возрасте – в двадцать четыре. Однако всем заявляла, что родила чуть ли не после школы, и от Тониного возраста обычно отнимала пяток лет. В итоге получалось, что ей нет еще и пятидесяти.

– Позвольте, Емельян, я познакомлю вас с остальными, – продолжала стрекотать Люся, взяв Тониного кавалера под руку и вводя в комнату, где был накрыт праздничный стол. – Мой супруг, Иннокентий, – начала представлять присутствующих матушка.

А пока она делала это, Тонечка, знакомая со всеми, стояла у зеркала, приводя себя в порядок. Висело оно напротив стола, и это позволяло следить за происходящим. А то вдруг Емельян допустит какую-нибудь оплошность, и придется спешить к нему на помощь. Но, оказалось, Тоня волновалась зря. Кавалер вел себя безупречно. Перед мужчинами вежливо склонял голову, а дамам целовал ручки. Его галантность была по достоинству оценена. Особенно Марианной. Когда Емельян припал губами к ее руке, она жеманно захихикала и подставила для поцелуя вторую. А вот Сонечка свою пятерню поспешно отдернула и вспыхнула как маков цвет.