по крайней мере, так гласят французские хроники. По словам Примата, сами они потеряли всего десять человек убитыми и ранеными, в то время как сарацин было убито двести. 7 августа новая атака тунисцев была сорвана, пятьдесят из них были убиты, тридцать взяты в плен, а двадцать шесть лошадей захвачено. Позже, вечером того же дня, десять сарацин были убиты и двадцать лошадей захвачены. О захвате лошадей всегда сообщалось отдельно, несомненно, потому, что они были одновременно ценной и полезной добычей для рыцарской армии.

С середины августа тунисцы, казалось, были полны решимости усилить свое давление на крестоносцев. Узнали ли они, что Карл Анжуйский вот-вот прибудет? Знали ли они, что французы измотаны жарой и что их лагерь уже опустошен болезнями? Прибыли ли новые контингенты, посланные племенами к халифу? Как бы то ни было, нападения становились все более интенсивными и даже переросли в более крупные операции. Французским рыцарям было все труднее не поддаться искушению вступить в бой. 17 августа рыцари баталии принца Филиппа, которые в тот день отвечали за охрану лагеря, снова подверглись нападению. Принц был болен и прикован к постели. Измученные ожиданием, его рыцари не могли больше терпеть. Как раз в тот момент, когда они собирались покинуть лагерь, чтобы вступить в бой с тунисцам, Пьер ле Шамбеллан вернулся с задания по разведке местности и поспешил предупредить о готовящемся короля. Хотя он был уже очень болен, Людовик призвал всю армию к оружию. Поддержанные таким образом, рыцари баталии принца Филиппа оттеснили мусульман к их лагерю, расположенному примерно в лиге от лагеря крестоносцев, и начали его грабить. Тут началась песчаная буря и французы лишь благодаря Эрару де Валлери и Оливье де Терму, двух ветеранов войн в Святой Земле, избежали попадания в ловушку и резни.

В последующие дни происходили другие сражения, но уже меньшего масштаба. Например, 18 августа несколько королевских арбалетчиков под командованием своего магистра и в компании еще трех десятков сержантов отошли далеко от лагеря и оказались под угрозой окружения. Они спаслись бегством, но пять сержантов были убиты. Магистр арбалетчиков подвергся резкой критике в лагере за то, что разрешил эту неосмотрительную вылазку[153].

Настоящее сражение едва не состоялось 21 августа. За день до этого сарацины снова напали на лагерь у якорной стоянки флота, который был под охраной Оливье де Терма. Оливье находился неподалеку, но в тот день он был болен, истекал кровью, и не смог помешать сарацинам убить семерых моряков. Устыдившись, он отомстил им на следующий день. Ифрикийцы напали тем же путем. Но на этот раз Оливье де Терм поджидал их и двенадцать врагов были убиты. Но позже в тот же день ифрикийцы отправились в боевом порядке, чтобы атаковать порт или вернуть Карфаген. Их было так много — 20.000, по словам Примата, — что даже можно было подумать, что они стремились к обеим целям. Крестоносцы вооружились и вышли из лагеря, готовые к бою. В тот самый момент, когда казалось, что две армии вот-вот вступят в бой, в дело снова вмешался Амори де Ла Рош, человек Карла Анжуйского. По словам Примата, он заявил: "Господа, почему вы хотите выйти в поле? Вы так долго ждали благородного господина, короля Сицилии, который должен приехать через два-три дня, а теперь хотите сражаться с сарацинами? Это неправильно, и король Сицилии умоляет короля [Франции] и всех баронов не сражаться за сарацинами, пока он не приедет. Поэтому и были выкопаны рвы, чтобы мы могли ожидать в безопасности". Амори де Ла Рош снова оказался убедительным и рыцари вернулись в лагерь. Несколько сарацин насмехались над ними, приближаясь ко рвам, а затем и они все отступили.

На следующий день Ланселоту де Сен-Мар, маршалу Франции, удалось предотвратить новую атаку на порт. Раненный в глаз, "через шлем", он был обязан своим спасением только вмешательству коннетабля, а пятьсот сарацин (именно такое число приводит Примат) были отбиты[154].

Жизнь в лагере

Трудно представить, как мог выглядеть лагерь крестоносцев. Его окружал ров и, возможно, также были возведены палисады. В караул по очереди заступали разные баталии рыцарей. Рютбёф восхваляет то, как король Наварры следил за лагерем: "Когда наступала его очередь нести вахту, / все были в безопасности, / как в крепости, / потому что вся армия была как бы окружена стенами, / никто не тревожился, / потому что его вахта была как стена"[155]. Во время Египетского крестового похода, в лагере возле Дамиетты, шатер короля была красным — цвет власти, и возможно, так было и в 1270 году. Знамена и с флер-де-лис должны были напоминать о присутствии короля. Для баронов и прелатов также были установлены шатры и, как мы уже видели, их самих окружали капелланы, слуги и даже менестрели. Многие из крестоносцев были не столь обеспеченными, и лагерь, скорее всего, напоминал современные трущобы, чем обустроенный римский лагерь. Возникает вопрос, не была ли эпидемия, опустошавшая армию, вызвана общим унынием, порожденным жарой, отсутствием гигиены и близостью гниющих трупов.

День крестоносцев был отмечен тревогами, стычками, постоянной неуверенностью и криками "К оружию!". Несмотря на эти трудности необходимо было организовать повседневную жизнь, тем более что экспедиция должна была продлиться около четырех месяцев. Многочисленные доминиканцы проводили службы, исповедовали больных и хоронили умерших. Вопреки своему приказу, отданному через несколько месяцев после взятия Дамиетты, Людовик не стал возрождать бывшую епархию Карфагена, по крайней мере, насколько нам известно, возможно, он не успел сделать это до смерти легата. Можно представить себе повседневную жизнь внутри лагеря: мясников разделывающих мясо, которые, случалось, могли и подраться друг с другом, ремесленников занимающихся ремонтом палаток, строительством хижин, возведением палисадов, женщин, которые занимались своими делами, принцесс, прачек и, возможно, "беспутных женщин", то есть проституток, хотя Людовик наверняка отдал строгий приказ, запрещающий их присутствие. Эти тысячи людей, собравшиеся в одном месте, были подвержены влиянию слухов и известий, исходящих из королевского шатра. Люди короля должны были регулярно оглашать важные новости, которые затем быстро распространялись от одного человека к другому, вызывая надежду, оцепенение или тревогу.

Запертые в лагере, крестоносцы могли покидать его только с величайшей осторожностью, поскольку враг всегда был рядом. На самом деле Тунис находился всего в нескольких километрах, и армия, собранная халифом, разбила свой лагерь между лагерем крестоносцев и столицей халифата. Примат отмечает, например, что волы сарацин мирно паслись в четырех лигах от лагеря.

Однако припасы нужно было доставлять из второго лагеря в главный, а из главного — на холм Бирса, где возвышался "замок Карфагена". Если в воде недостатка не было, благодаря колодцам, расположенным поблизости или даже внутри лагеря, то еда начинала заканчиваться. Для тысяч людей и тысяч лошадей и тягловых животных, собранных вокруг Карфагена, ежедневно требовалось тонны продовольствия. Жара