Или он и вправду хотел защищать проклятый ящик любой ценой? Другое дело, что архиматрона все еще не показала «правую руку». Чем она хотела заплатить? Золотом? Что жрецу Праматери золото? Особенно когда ликвидированы даже простые уличные лавки и нельзя купить себе ничего – ни тыквы пива, ни пуговицы, ни горсти орешков?

Он влез за ворот своих жреческих одежд и показал женщине железный угловатый медальон.

– Это, – сказал он, – означает смерть. Смерть для всякого, кто сорвет печати и не будет при этом тем, кто должен их срывать. Как и для меня, если я подведу. Ты знаешь об этом, архиматрона. Впрочем, это ты полагаешь, что я везу Имя. А я тебе скажу, что не мне знать, и не мне об этом судить.

Я заметил: Брус отбросил напевный акцент и вывернутую грамматику старого языка. Показал, что подпускает собеседницу ближе. Жест «правой руки».

– Ох, ты точно везешь Имя, – ответила она. – И я знаю, что оно может сделать. Знаю, что может случиться с тем, кто Имени не знает. Но я готова. Всегда. Меня Имя послушается. Я уверена, что некогда я его видела. И что оно видело меня.

Она выпрямилась и уселась по-другому, более удобно, оперлась на руки и расслабилась. Словно получила желаемое или решилась на что-то. Брус не двигался, продолжал сидеть в позиции «левой руки», говорящей «нет». А жрица так нам ничего и не предложила.

– Извини старухе ее нетерпение, – отозвалась архиматрона чуть более теплым тоном. – Я полагала, что, по крайней мере, нужно попытаться. Сложное положение. Я лишь прошу, чтобы ты мне рассказал. Некогда… некогда любая Башня имела собственное Имя. Но когда Праматерь заснула, имена умерли или ушли. Эта Башня, – она хлопнула по ковру рядом с собой, – тоже его имела. Даже когда я сюда пришла. Немного от него осталось, но достаточно, чтобы я могла узнать, что такое сила одного из Имен богини. Сила эта все еще тлеет, но уже слишком слабо, чтобы я могла ее использовать. А тем временем все утекает у меня из рук. Просто скажи обо мне, где следует. Напомни, что селение Аширдым ждет Имя. Если я его не получу, может случиться что угодно. А теперь… – она потянулась за палочкой и снова ударила в гонг, на этот раз дважды. – Я угощу тебя так, как угощают посланника. Чтобы ты не забыл о моей Башне.

Адептка внесла поднос, уставленный несколькими металлическими мисками, а еще какие-то странные посудины. Серебряные, покрытые отверстиями, что складывались в узоры, и стоящие на ножке, подобной ножке бокала.

– Да, – улыбнулась архиматрона. – Это именно то, о чем ты подумал… Ты сможешь разделить со мной укус. Мы сделаемся едиными во славу Подземной. Только это мне и осталось от древнего Имени, дремлющего в пещере моей Башни. Благодаря тому ты запомнишь меня, и это даст тебе силы для дальнейшего пути. Когда почувствуешь, что такое единство Матери, выдержишь всё.

Жрица сняла поблескивавшую посудину с подставки и чуть встряхнула ее. Сквозь сеточку мелких дырочек было видно, что внутри что-то движется.

– Дай мне ладонь, – попросила она, поднимая защелку.

Брус явственно вздрогнул, по лицу его пробежала дрожь. Я с трудом сдержал крик. На руку жрицы выползла сколопендра. Не настолько большая, как та, что должна была некогда убить меня, в моих комнатах в Доме Стали. Эта была покороче моего мизинца и ярко-красная, в желтую полосу. Я смотрел, как она ползет по руке архиматроны, проскальзывает между пальцами и разводит ядовитые клешни. Брус отдернул руку.

– Я клялся в чистоте, – сказал он. – Я должен возвращаться туда, где Слово. Я – посланник. Глаза и ноги Слова, мне нельзя его покидать.

– Ш-ш-ш… – успокаивающе произнесла архиматрона. – Ты ведь не глуп. Взгляни, какая она маленькая. Это подданная. Взгляни на полосы. Разве ты не видел таких? Бронзовая королева убивает, желтая одаривает послушанием, а эта дает единство и контакт с божеством. Ну, давай ладонь. Пусть она нас укусит. Пусть все станет одним. Мне осталось уже не так много. Имя почти ушло. Они уже почти не рождаются. В подземелье моего храма полно обычных, черных сколопендр. Их яд не дает ничего – только хворости и боль. Но теперь мы должны остаться одни.

Она повернулась к адептке, стоявшей на коленях под стеной с опущенной головой.

– Забери этого лунного щенка в его келью. Пусть отдохнет перед дорогой и охраняет их Слово. Пусть поест и хорошенько выспится.

Я молча поклонился, следя, чтобы на лице моем был виден не испуг, а лишь честная, тупая глупость «Прыщавого» Агирена.

Я понятия не имел, о чем она говорила. Она воспринимала ядовитое насекомое так, словно оно было подарком или угощением. А если его яд и вправду может деять? Если жрица прочтет мысли Бруса или, что еще хуже, взглянет на него сама Подземная Мать? Тогда легко догадаться, что случится.

Я шел за девушкой, которая в одной руке несла тяжелую корзину с крышкой, во второй – лампу. Небо над вьющимися коридорами лабиринта сделалось черным, лишь тусклый огонек освещал нам дорогу.

Девушка шла впереди и молчала, а я был благодарен за роль идиота. Мне ничего не нужно было говорить или делать. Только глуповато улыбаться, чесаться и ковырять в носу. Это было легко.

Она без раздумий поворачивала в коридоре и уверено выбирала дорогу между стенами, что скручивались, будто кишки овцы, а потому до места мы дошли за несколько минут. Я все время с колотящимся сердцем вслушивался, уверенный, что вот-вот – и случится что-то неожиданное. Раздастся звон, звук рога, или просто-напросто придут жрецы или храмовые стражники, чтобы меня схватить. Я знал, что стану сражаться. Но знал и сколько это продлится. Ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы загнать меня в слепой закоулок, даже если я раздобуду оружие. Решил, что если сумею вырваться за стену, не буду пытаться переходить через проклятый мост. Сбегу в степи, может, найду еще мост или брод.

Однако пока ничего не происходило. В лабиринте стояла тишина, порой прерываемая писками ночной птахи. Мы добрались до места, адептка склонилась, входя в келью, а потом я услышал, как она высекает внутри огонь. Заколебалось пламя, комнатку залил теплый желтый свет.

Я пал на колени перед статуэткой Госпожи Страды и уткнулся лбом в пол. Адептка зажгла фитиль второй лампы, той, что освещала нишу с фигуркой, а потом наклонилась над корзиной.

– Ты умеешь говорить? – спросила она. – Отвечай! Можешь носить куртку адепта, но это я дочка земли, и ты должен меня слушать!

Я мечтал, чтобы она побыстрее ушла. Взглянул на нее как можно более испуганным взглядом, глуповато разевая рот в надежде, что она отстанет. Но выглядело так, что она не собирается отступать.

– Отвечай, говорю! Умеешь говорить?

– Ну, – сказал я.

– Сколько тебе лет?

– Будет двадцать, – соврал я. Но бедняк из Кысальдыма не выглядел бы в семнадцать так, как я.

Она открыла корзину и стала вытягивать оттуда накрытые крышками миски. Сказать честно, мне казалось, что желудок мой умер, и я сомневался, что в состоянии хоть что-то съесть. В корзине находилось и еще кое-что – упакованное в сверток немаленьких размеров, к которому она не прикасалась и которого, как мне показалось, боится.