– Вы вторгаетесь в очень сложные и деликатные области, господин Симонов. Поверьте, лучше бы вам остаться в стороне.

Я пожал плечами.

– С удовольствием бы. Но я уже внутри всего этого дерьма.

Алексей Владимирович пытливо посмотрел мне в глаза. Вздохнул. Сделал приглашающий жест.

– Садитесь, Симонов. И ты, Михаил, не стой, садись. В канцелярии велели быть откровенным, я готов отвечать на вопросы.

– Тогда почему вы нас держали у входа? – спросил я, присаживаясь на старый венский стул. Откуда только в государственных учреждениях берутся эти древние стулья и столы? – Что прятали?

– Ничего не прятали, – поморщился Воронцов. – Пытались убедить начальство отменить ваш визит.

Я решил, что поверю ему. Облокотился на стол, чуть подался вперёд. Теперь всё выглядело не так, что он был в кабинете главным, а я – просителем. Теперь мы были как бы наравне.

– Алексей Владимирович, я не совсем понимаю причину вашей неприязни, – сказал я. – Михаил Иванович может подтвердить, что я вполне достоин доверия. Я не люблю восставших и кваzи, у меня есть на то причины. Но это не мешает моей работе, в ней я исхожу из логики и необходимости мирного сосуществования. И этих чёртовых секретов я уже узнал больше, чем хотел бы. И как мёртвые становятся восставшими. И как восставшие становятся кваzи. Ничего, видите – не бегаю по улице с рассказом о том, что знаю. Но сейчас творится вообще Бог весть что. Мне нужна помощь – чтобы помочь Михаилу, чтобы помочь людям, помочь кваzи…

Воронцов вздохнул. Посмотрел на Михаила. Снял и протёр очки.

– А что рассказывать-то? Вы, похоже, знаете всё то же, что и я. Мы – бессмертны. Люди, звери, птицы, рыбы – все мы потенциально бессмертны. В четвёртой хромосоме у людей есть локус «Эдем». Это спящий ген, который теоретически может активироваться после прекращения жизнедеятельности организма и вызывать его молниеносную перестройку, превращать в восставшего. Мы полагаем, что иногда, очень редко, этот ген активировался раньше, и люди восставали после смерти. Отсюда легенды о живых мертвецах, о зомби. Понятное дело, что одиночный восставший очень быстро уничтожался людьми, ведь заразить он никого не мог. Возможно, подобное случалось и с животными, но такие случаи вряд ли привлекали много внимания. Хотя легенды о всяческих волкулаках…

– Вы нашли ген? – спросил я.

– Нашли, – кивнул Воронцов. – А толку-то? Мы даже не можем его снова «выключить», да и многие ли захотят лишиться надежды на бессмертие? Наши усилия сейчас сосредоточены на втором этапе, на превращении безмозглого восставшего в кваzи-человека. Если это удастся делать без человеческих жертв, то человечество сорвёт джек-пот.

Он помолчал, глядя на разложенные на столе бумаги. Аккуратно сдвинул их, полюбовался стопочкой, снова посмотрел на меня.

– Когда люди только мечтали о бессмертии, то выдвигался целый ряд доводов «против». И перенаселение, если люди не будут умирать. И потеря интереса к жизни. И то, что бессмертные станут чересчур осторожными, дрожащими за свою вечную жизнь. И что ресурсов Земли не хватит для поддержания цивилизации бессмертных. Существование в форме кваzи снимает бо́льшую часть проблем. Кваzи не размножаются. Кваzи увлечены лишь чем-то одним в жизни, но зато увлечены по полной, им никогда не наскучит исследовать космос, крутить гайки или ловить преступников. Верно?

Бедренец кивнул.

– И страх окончательной смерти, как ни странно, у кваzи не появился. Может быть, из-за общего снижения эмоциональности. Может, оттого, что они уже пережили смерть и новой не боятся. Кваzи работают спасателями, полицейскими, исследователями. Порой погибают насовсем. Но они гораздо сильнее и прочнее людей, они могут существовать сотни лет. И у них нет страсти к накопительству, стяжательству, кваzи неприхотливы в еде и довольствуются простыми маленькими домами для жизни. Уровень преступности у них чрезвычайно низок. Всё замечательно!

– Только десять процентов должны быть растерзаны заживо.

Воронцов кивнул.

– Да. И мы ищем альтернативу. Если найдём – всё будет замечательно.

– А если нет?

– Тогда человечество привыкнет и выработает новую мораль, – сказал Воронцов. – Мы проводили исследования, выясняли, какую модель может принять социум. Скорее всего, это будет система наработки баллов в течение жизни. Если ты заслужил, то гарантировано избежишь участи жертвы.

– Участи пищи.

– Участи пищи, – покорно согласился Воронцов. – Если нет, то в возрасте пятидесяти – шестидесяти лет человек участвует в лотерее и либо вытягивает счастливый билетик…

Он замолчал.

– А почему так рано-то? – спросил я.

– Чем старше человек, тем меньшее количество восставших способно на нём возвыситься. После шестидесяти начинается падение по экспоненте.

– Вы понимаете, каким кошмаром станет такой мир? – спросил я.

Воронцов кивнул. Неожиданно резко ответил:

– Ещё как понимаю. Не смотрите на меня, как на монстра! Я понимаю, что с точки зрения чистой логики рано или поздно можно прийти и к тому, что в жертву лучше приносить одного несмышлёного младенца, а не десять стариков. Всё понимаю! Поэтому мы скрываем информацию и ищем способ гуманизировать механизм возвышения.

– Хорошо! – я примирительно поднял руки. – Вы не монстр. Никто не монстр. Просто человечество получило подарок, к которому приложен ночной кошмар.

– Чаще всего с подарками так и бывает, – кивнул Воронцов. – И не откажемся мы от него. Уговорим себя, что кошмар не очень-то и кошмарный. Уж всяко получше, чем неизбежная смерть каждого из нас.

Я решил, что Воронцов мне всё больше и больше нравится.

– Ладно, – сказал я. – Давайте об этом сейчас не будем. Что за ерунда начала происходить?

– Вспышки агрессии у кваzи? – Воронцов как-то обмяк. – Не знаю. Мы исследовали все случаи. С точки зрения биологии никаких изменений не произошло. Просто какой-то сбой… в мозгах. Раньше такого не фиксировалось. Психиатры работают над изучением.

– А если это следующий этап развития? – спросил я безжалостно. – Кваzи пожили мирными вегетарианцами, а потом вспомнили бурную молодость…

– Тогда человечеству крышка. Вымрем, как динозавры, бодро истребляя друг друга.

– Восставшие, которые не подчиняются кваzи?

– Тоже ничего не выяснили, – вздохнул Воронцов. – У нас десяток таких в лабораториях. На команды не реагируют.

– Как-то вы плохо стараетесь, – упрекнул я.

– Ну а как мы можем стараться, если сам механизм контроля до сих пор остаётся загадкой? Контроль возможен через герметичную стеклянную стену – значит, это не феромоны и не химические агенты. Контроль осуществляется через клетку Фарадея – значит, это не электромагнитные волны. Никаких признаков радиации и никаких слабых взаимодействий не отмечается. Контроль требует визуального контакта между кваzи и восставшим, но что это значит – вообще непонятно.