– Пойдемте-ка обсудим план действий, – приказал Генрих.

Он послал пажей и геральдов созвать остальных баронов, входящих в круг его советников, и вошел в шатер. Из сундука, который только что внесли, король достал свернутый в трубочку план Тулузы и развернул его на походном столе, придавив по краям кубком, ножом и большим караваем хлеба. Пришлось зажечь лампы, потому что было очень темно; пламя почти потухало каждый раз, когда очередной порыв ветра колыхал парусину. Амлен подошел и налил себе вина из кувшина, стоявшего на металлическом сундуке. Вино было незрелым, только что с виноградника, но он все равно жадно осушил кубок.

К королевской палатке подъехал разведчик на взмыленной лошади, торопливо спрыгнул с коня и громко прокричал, что принес срочные вести.

– Сир! – Задыхаясь от бешеной скачки, он встал на колено и склонил голову.

– В чем дело? – возвысил голос Генрих. – Говори быстро, не тяни.

– Король Франции в Тулузе, – выдохнул разведчик. – Он готовится защищать город от вас.

– Что?! – Генрих ушам своим не поверил. – Что ты мелешь?

– Сир, это правда, клянусь вам! Сообщил один из наших лазутчиков. Штандарт Людовика развевается над Нарбоннским замком.

– Во имя всего святого, я не верю этому! – Генрих ринулся наружу и впился взглядом в окутанные синеватым мраком зубчатые стены Тулузы, над которыми плясали молнии.

– Каков ублюдок, а? – прорычал он, когда подошел Амлен. – Поганый двуличный лживый сукин сын! Прикидывался миротворцем, а сам замыслил эту… это предательство!

Амлен нисколько не удивился. Людовика часто принимали за мягкотелого кроткого святошу, которого достаточно прижать к стенке, чтобы он пошел на попятный, но это было далеко не так. На самом деле он имел обыкновение затаиться и действовать исподтишка, добиваясь своего с помощью ловких ухищрений. Французский король умел отступить ровно настолько, чтобы, оставаясь на поле битвы, не ввязываться в бой, а тем временем поджидал удачного момента для удара. И потому он проигрывал сражения, но выигрывал войны. Поистине Людовик относился к самой опасной породе политиков.

Бекет тоже вышел из шатра.

– Мы в любом случае должны осадить город, сир, – произнес он.

Генрих сверкнул глазами:

– Ты рехнулся?

Бекет потупил взгляд:

– Нисколько, сир. У нас есть огромное войско и вполне очевидный повод взять Тулузу. Если мы сейчас замешкаемся, то все пойдет насмарку.

– Кто это «мы», Томас? – насмешливо произнес Генрих. – Еще утром я был королем Англии, а ты моим канцлером, то есть слугой. Не замечал, чтобы с того времени что-то изменилось.

Бекет вспыхнул, но продолжал стоять на своем:

– Сир, прошу простить меня за дерзость. Я полагал, что у всех нас в этом походе одна цель. – В поисках поддержки он взглянул на Амлена. – Право же, сир, нельзя отступать только из-за того, что король Франции обосновался в Тулузе.

Амлен ничего не ответил и уткнулся носом в кубок с вином. Бекету, может быть, это и невдомек, но он-то, Амлен, прекрасно видит, к чему идет дело, и не собирается класть голову в пасть льва.

Генрих гневно обрушился на Бекета:

– Я полагал, ты разбираешься в законах! Или тебе глаза песком засыпало? Если вассал ополчится на сюзерена, это зовется изменой, и это как раз то, что произойдет, если я пойду на приступ. Такая выходка приведет черт знает к каким последствиям! Любой барон, который имеет на меня зуб, расценит это как руководство к действию и возьмется за оружие, а потом заявит, что просто следовал моему примеру.

– Но вы много раз воевали с Людовиком Французским, – недоумевая, запротестовал Бекет.

– И никогда не поднимал меч первым. Я всегда решительно противостоял Людовику, так будет и впредь. Но нападать на своего сеньора я не намерен… И Людовику это прекрасно известно. – Генрих перевел свирепый взгляд на освещаемые молниями стены Тулузы.

– Но если вы все же захватите город, Людовик не захочет быть вашим пленником, – возразил Бекет. – Это было бы жестоким унижением для него. Он тут же уберется из Тулузы, чтобы избежать пленения, а мы можем дать ему уйти, будто бы просто упустили его.

– И зачем ему это, если, оставаясь на месте, он наверняка добьется своей цели? – Генрих презрительно искривил губы. – Он знает, что делает, очень хорошо знает.

– А если выманить его из Тулузы? – предложил Амлен.

Король покачал головой:

– Людовик не попадется на эту удочку. Я бы на его месте не высовывался за стены. Бог ты мой, я должен был это предвидеть или кто-то из вас! – Он обратил остервенелый взгляд на Бекета.

Амлену показалось, что даже тело короля источает ярость и досаду от бессилия. Перехитрить Генриха было трудно, случалось это настолько редко, что он не знал иного способа справляться с неудачей, кроме как наброситься на кого-нибудь с упреками. Оттого что провел его именно Людовик, было еще более горько.

– Осаду не снимать, – зло проговорил Генрих. – Разорим окрестные деревни и в свое время возьмем замок. Даже если мы не заставим Людовика убраться из города, он и его зять дорого заплатят нам за свое коварство.

* * *

Молнии сверкали всю ночь, но дождь так и не пролился. За час до рассвета небо разорвали несколько ослепительных белых зигзагов, один из которых ударил в землю около лагеря англичан. Трое караульных были убиты на месте. Осаждающие увидели в этом знак Божьего гнева и дурное знамение.

Пуатье, сентябрь 1159 года

В Пуатье Алиенора наслаждалась чудесной погодой начала осени, мягкой и ясной. Гербовым щитом голубело небо, и все цвета на его фоне проступали четко и плотно, словно на церковном витраже. Пуатье прекрасен круглый год, но больше всего Алиенора любила именно этот сезон, когда последние капли лета подкрашиваются тончайшей меланхолией осени.

О ходе военной кампании новостей не приходило уже давно, и Алиенора была как на иголках. Последние вести сообщали о прибытии королевских сил на место и успешном взятии Каора, но о том, достигнута ли главная цель похода, Алиенора пока не знала.

Этим утром, совершая верховую прогулку, она представляла себе, как проскачет в победоносном параде по улицам Тулузы, когда унаследованные ею земли вновь окажутся под ее властью. Она хотела этого всей душой, хотела до боли, но повлиять на исход дела ничем, кроме молитв, не могла.

На конюшенном дворе ее сыновья занимались верховой ездой, и Алиенора пожелала присутствовать на уроке, чтобы понаблюдать, подбодрить и дать совет. Гнедой пони Гарри отличался смирным нравом. Косматый пегий коник Ричарда был совсем невысок, к тому же конюх бдительно следил за малолетним учеником, готовый подхватить его в случае падения. Ричард сиял как солнышко, и хотя было ему всего два года, сидел в седле ровно, как стрела.