Наблюдательный совет сошелся на семи пунктах относительно партий. Нам интересны только два – первый и последний; первый оговаривал, что триумвиры не должны вмешиваться в обычные обязанности консулов; а седьмой утверждал, что Луций должен распустить своих стражников и продолжать исполнение своих магистерских обязанностей без всяких опасений. Очевидно, наблюдатели сочли жалобы Луция Антония безосновательными.

Луций, однако, отказался подчиниться этим постановлениям. Он удалился в горную Пренесте, жалуясь, что он беззащитен, а Октавиан вооружен до зубов. Фульвия поддержала его, выказывая опасения преданной матери, детям которой угрожает опасность. Оба посылали в Египет слезные письма, и, вероятно, именно эти послания заставили удивленного и заинтригованного Антония вернуться домой и выяснить, что же там происходит. Высшие офицеры опять попытались вмешаться и спасти то, что они решили делать.

Луций отказался предстать перед судом добровольных арбитров, Октавиан, наоборот, пришел. Он рассказал собравшимся о поведении Луция и лидеров сторонников Антония. Теперь уже оптиматы участвовали в споре и послали к Луцию депутацию с просьбой избежать риска гражданской войны и согласиться с наблюдателями. Если он не удовлетворен решением офицеров, они предлагают ему свои услуги. Луций колебался, но тут на сцене появился Маний. Статьи обвинения, выдвинутые Манием, представляют интересную версию того, что сделал Октавиан в Италии. Октавиан был виноват в том, что подкупил и перетянул на свою сторону армию; подчинил себе Цизальпийскую Галлию, вырвав ее из рук Марка Антония; вместо восемнадцати ранее предполагавшихся для раздачи земли городов он разделил всю Италию среди своих солдат; землю должны были получить лишь двадцать восемь легионов, участвовавших при Филиппах, а в итоге участвовали тридцать четыре легиона; деньги, одолженные у храмов для защиты Италии от Секста Помпея, использовались для того, чтобы перетянуть на свою сторону солдат Антония; собственность попавших в проскрипционные списки не была, как полагается, продана, а раздана солдатам. Если Октавиан хочет мира, Маний приглашает его дать полный отчет о том, что он сделал, и впредь делать лишь то, на что получено всеобщее одобрение.

Это было очень оскорбительное выступление, и требование, чтобы впредь Октавиан делал лишь то, на что они согласились сообща, было равносильно разрыву соглашения Октавиана с Марком Антонием и упразднению закона, в соответствии с которым был создан комитет триумвиров по реорганизации государства. Такое требование переходило все рамки разумного, и после этого заявления Октавиан решил, что настало время готовиться к военному столкновению.

Еще до того, как до этого дошло дело, вновь вмешалась армия. Военные колонисты в Аконе, ветераны, служившие под началом Юлия и Антония, направили делегацию с просьбой о дальнейших раздачах. Октавиан отвечал, что они должны обратиться к Луцию. Тогда объединенные арбитражная комиссия и депутация обратились к Луцию Антонию. Они просили его отослать дело на усмотрение трибунала и ясно дали понять, что будет в случае отказа. И были привлечены для раздела Габии, что на полпути между Пренесте и Римом на Пренестийской дороге. Октавиан прибыл первым и выслал вперед подразделение, чтобы удостовериться в том, что все чисто. Довольно странно, что этот отряд столкнулся с отрядом, посланным Луцием Антонием. Произошла стычка: несколько человек были убиты, а Луций отступил, заявив, что он опасается ловушки. Судьи приготовили в Габиях зал для заседания, в котором с полной серьезностью намеревались разбирать дело. Они поклялись, что Луций будет в безопасности, но Луций не явился на суд. Либо он действительно испугался, либо воспользовался возможностью отказаться от разбирательства – нам остается только гадать.

Это была практически последняя попытка разобраться. Слишком очевидно лидеры партии Антония стремились к войне и были уверены в ее исходе. Их убежденность отнюдь не всеми разделялась и приветствовалась, как им это казалось. Большинство ветеранов Цезаря были на стороне Октавиана, и даже бывшие приверженцы Антония оставались равнодушными.

Октавиан предпринял последнюю попытку предотвратить то, что должно было свершиться. На общем собрании сенаторов и всадников – высшего и среднего сословий Римского государства – он обратился ко всем, чтобы они вмешались. Он сказал, что прекрасно осознает, что его призыв может выглядеть как проявление трусости и нежелания сражаться, но у него сильный тыл, и он превосходно экипирован, тем не менее у него нет желания драться. Он ненавидит гражданскую войну, тем паче гражданскую войну в самой Италии. И не боится, но, если они не сумеют утихомирить Луция, он сумеет доказать, что будет действовать ради сохранения мира и победит. Он призвал их засвидетельствовать его слова.

По его требованию в Пренесте направили делегацию. Луций остался непоколебим. Он уверял посланников, что война уже идет и Октавиан их обманывает, а сам уже выслал два легиона в Брундизий, чтобы препятствовать высадке Марка Антония. Это был хитрый ход – угроза возвращению Марка Антония, – и, возможно, эта инсинуация произвела желаемое впечатление на слушателей. Маний также отказался предстать перед комиссией, и переговорщики возвратились ни с чем. Теперь каждому было ясно, что сохранить мир невозможно.

Октавиан, полагая, что трещину в отношениях устранить невозможно, во всяком случае с Фульвией, предпринял серьезный и решительный шаг – отослал к ней ее дочь Клодию, которая была с ним обручена в Бононии при образовании триумвирата. Девица была столь юной, что и речи не шло о немедленном замужестве, и теперь она непорочной возвращалась к матери. Весьма вероятно, Октавиан особенно не переживал из-за разрыва отношений с Фульвией, чей непростой характер был всем известен. Клодия, кроме того, принадлежала к кругу лиц, никогда не вызывавших особых симпатий Октавиана, – аристократов-радикалов, одновременно и свободомыслящих, и предсказуемых по общественному положению, склонных к революционным переменам в политике. Он был слишком типичным представителем своего класса средних собственников.

Большинство оптиматов поддержали Луция, хотя и не слишком восторженно. У них на то были свои причины.

Поскольку в партии произошел раскол и возникло несколько противостоящих группировок, они довольно четко представляли себе природу начинаемой ими войны. Это была война между, с одной стороны, консулом нынешнего года, придерживавшимся конституционного правления, старого, как сама республика, и, с другой стороны, реорганизатором государства – тем новым правлением, которое со времен Суллы становилось все более и более реальным двигателем государства и реальным представителем народа. Было ли разумно для оптиматов сражаться в обстоятельствах, столь невыгодных им? Если победу одержит новый способ правления, это будет концом консульства как верховной государственной власти. Если же победу одержит консул… Что тогда? Это касалось не только Октавиана. Марк Антоний, так же как и Лепид, делил высшие должности и ответственность и мог бы кое-что сказать относительно результата… Были серьезные вопросы к Луцию, поскольку он сделал первую попытку публично объявить свою точку зрения на эту тему.