Однако защитники Перузии предпочли умереть в сражении, а не от голода. По приказу Луция рабы были вычеркнуты из списков получавших пайки. Он не позволял им покинуть Перузию, поскольку они могли рассказать об отчаянном положении осажденных. Рабы медленно умирали голодной смертью, их хоронили в глубоких рвах, и, поскольку обычная человеческая природа и человеческие симпатии – вещь гораздо более реальная, чем искусственные абстракции о законном статусе людей, войска начали роптать. Они требовали, чтобы их повели в наступление. Они были уверены, что смогут это сделать.

Срок последней вылазки был намечен, и это было великое сражение. Атакующие были экипированы всеми необходимыми инструментами для преодоления рвов, вала и ограждений; чтобы скрыть реальный смысл наступления, было приказано наступать на вал. Под прикрытием общей атаки отчаянный отряд наступления прорывался сквозь тридцатифутовый ров, тридцатифутовый вал и проделывал такие вещи, которые, когда мы оглядываемся на них много лет спустя, кажутся за пределами человеческих возможностей. Они бы и прорвали окружение, если бы Октавиан вовремя не понял, на каком участке фронта должен произойти прорыв, так что остальной вал можно было оставить без прикрытия. Он моментально сосредоточил своих людей на этом ограниченном участке фронта, и вылазка была отбита.

Это была последняя атака. Поскольку она не удалась, пришло время сдаваться.

Трое делегатов были отправлены к Октавиану просить условий сдачи. Октавиан ответил, и сделал это публично, что, уважая Марка Антония, он примет условия ветеранов Марка Антония, остальные же должны сдаться безоговорочно. Наедине он имел краткую беседу с одним из переговорщиков, с которым отправил тайное послание. Он жестоко расправится лишь с некоторыми личностями. Все другие, включая Луция, могут ожидать дружелюбного отношения.

Этот частный разговор не ускользнул от некоторых людей в Перузии, ожидавших дискриминационных мер по отношению к себе. Они убеждали Луция Антония настоять на общем договоре, однако Луций сделал так, как посчитал нужным. Без всякого сопровождения он вышел и направился к месту, где находился Октавиан. Увидев его, Октавиан вышел ему навстречу, и они обговорили условия сдачи. Наблюдавшие за их переговорами могли заключить, что результаты удовлетворили обе партии.

В своей истории гражданской войны Аппиан вкладывает в уста обоих лидеров речи, настроение которых Октавиан впоследствии передал в своих мемуарах. Луций говорил, что он действовал в соответствии со всеобщими интересами и в интересах древних политических установлений Римской республики и теперь готов сдаться безоговорочно, возложив на Октавиана ответственность за все, что за этим последует. Октавиан отвечал, что не может принять упреков Луция, но берет на себя ответственность, о которой, он полагает, Луцию никогда не придется сожалеть. Оба расстались дружески. Так была взята Перузия.

На следующий день крепость сдалась. Защитники стали проходить перед трибуналом, где сидел Октавиан. Ничто лучше не могло бы проиллюстрировать истинные чувства армии относительно гражданской войны, как сцена, немедленно за этим последовавшая. Войска Цезаря почти сразу же нарушили ряды и стали брататься с войсками Антония. Хотя совсем недавно они насмерть сражались с теми же людьми, но, как только те сдались, они потребовали, чтобы с теми поступили по всем правилам честной войны. Октавиан понял настроения людей, был благожелателен, если не восторжен. Он отказался делить ветеранов Антония и другие войска. Все вместе были отпущены без всякого наказания. Затем вызвали Луция Антония и других офицеров высшего ранга. Луция усадили рядом с Октавианом и оставили личную охрану. Другие высшие чины вставали рядом с такими же чинами бывших противников, которые за них ходатайствовали. Прощение получили все жители Перузии, кроме консула и магистратов, которые (по причинам нам неизвестным) были взяты под стражу, а позже казнены; четыре или пять человек, которых Октавиан считал опасными подстрекателями, также были казнены; на этом наказание закончилось. Октавиан разрешил разграбить Перузию в качестве военной добычи своего войска, однако некоторые горожане (которые, возможно, по каким-то причинам были не в своем уме) подожгли свои дома; огонь распространился дальше, и вся Перузия погибла в огне.

Это был конец старой Перузии, и это был конец, по всем предположениям, гражданской войны в Италии. Азиний Поллион и Вентидий отошли со своими армиями на побережье Адриатики. Началось бегство противников в лагеря оппозиции: среди них были и Тиберий Клавдий Нерон, его жена Ливия и их двухлетний сын Тиберий, будущий император. Фульвия с детьми нашла приют в Путеолах, откуда она отправилась в Брундизий, а оттуда в Афины.

Азиний Поллион имел под своим началом тринадцать легионов и еще дополнительный отряд конницы; Кален в Цизальпийской Галлии имел одиннадцать легионов. Понятно, что сторонники Антония не страдали от малочисленности войска, им недоставало командующего. Ожидали приезда Марка Антония, и в предвкушении этого события Азиний и Вентидий сделали приготовления в Брундизий и выставили дополнительные посты. Тот, однако, все не ехал, и это промедление стоило ему многого: Кален умер, и Октавиан приобрел не только его одиннадцать легионов, но еще Испанию и Галлию. Когда же наконец Антоний отплыл из Александрии, ситуация в Италии изменилась. Слава, которую он завоевал при Филиппах, вновь померкла, а Октавиан терпением и умением все больше и больше войска прибирал к своим рукам. Октавиана начинали воспринимать как главнокомандующего, и, что еще важнее, заслуженно.

Марк Антоний и его офицеры совершили одну и ту же ошибку. Они не придавали никакого значения окружению Октавиана. Меряя по себе, по собственному характеру и поведению – он думает, а другие выполняют его приказания, – Антоний и представить не мог, а тем более это не приходило в голову его окружению, что человек может обладать даром притягивать к себе думающих людей, которые действуют сообща и в согласии, – Октавиан был именно таким человеком. Когда он постепенно стал возникать из дымки истории после сражения при Филиппах, мы можем быть уверены, что он собирал вокруг себя свою группу единомышленников. Первые шаги он предпринял в тени таких фигур, как Авл Гирций, Вибий Панса и Корнелий Бальб; теперь мы впервые услышали о Марке Випсании Агриппе и знаменитом Меценате, чье имя, так же как и Лукулла, стало нарицательным. Антоний жестоко ошибался, полагая, что Октавиан одинок. Это было не так. Мальчик Октавиан не продержался бы и недели. Октавиан, собравший вокруг себя друзей Цезаря, был непобедим и вечен.

Как мы уже видели, Марк Антоний отплыл из Александрии весной 40 г. до н. э. Пока его корабль рассекает волны у берегов Тира, давайте посмотрим на ситуацию, которая предстала перед ним.

Хотя он получал послания и депутацию ветеранов, которая проинформировала его о разногласиях в Италии, до этого времени он вообще ничего не слышал о событиях, закончившихся взятием Перузии. Основная причина, по которой Клеопатра побуждала его уехать, ничего общего не имела с событиями в Италии, но касалась положения в азиатских провинциях, которые кричали о необходимости действовать. Еще со времен поражения Красса при Каррах парфяне чувствовали себя хозяевами на границе Месопотамии. Разумеется, легче было разбить римскую армию в пустыне, чем занимать римскую провинцию, и парфяне считали слишком длительным делом покорение провинций Армении, Сирии и Малой Азии. Еще оставалось время для вмешательства римских войск. Задача Марка Антония, когда он отплыл из Александрии, была той же, что стояла перед Суллой сорок три года назад, – выбить восточного врага с греческих земель, восстановить греческую культуру и греческое превосходство под римским управлением, чтобы они не испытывали страха перед врагом. У Антония не было причин считать эту задачу особенно трудной. Парфяне были не опаснее Митридата, во всяком случае, так казалось наблюдателям из Рима. У Антония задача быта даже более легкая. А когда он с этим покончит и добьется ожидаемого успеха, Антоний, как и Сулла, на которого он походил во многих отношениях, обратится на Запад, который легко ему покорится и где он будет по возвращении истинным хозяином.