Однако в Тире он выслушал полное донесение о том, что против парфян ему потребуется вся его военная мощь. После сражения при Филиппах перебежчик Лабиен, сын своего знаменитого отца, перешел на службу к парфянскому царю и теперь с парфянской армией совершал набеги на римские провинции от Евфрата до Лидии и Ионии. Если Антоний намеревался собрать в Азии свои силы, с помощью которых он восстановит превосходство в Италии, ему следовало поторопиться, или парфяне прикарманят золотые яйца и самого азиатского гуся, эти яйца несущего. Как только возникла проблема, Антоний стал действовать быстро и решительно. Он отплыл с флотом из Тира, задержался на Родосе и прибыл к побережью Эгейского моря, где хотел оставить свой пост. Здесь, однако, он узнал новость, которая поколебала его планы и в корне изменила ситуацию, – сообщение о гражданской войне в Италии и взятии Перузии. Сообщение привело его в бешенство, но он не был бы Антонием, если бы не возмутился при известии о глупости, безрассудстве и неблаговидных делах его представителей в Италии. Разве кто-нибудь мог предположить, что дела пойдут таким образом, находись он в Италии? Даже Октавиан принес ему больше пользы. Антоний бранил Луция за глупость, проклинал Фульвию, а больше всех – Мания. Фульвия прибыла в Афины. Пересекши Эгейское море, Антоний встретил ее там.

Описание этой встречи не стало достоянием истории. Возможно, она носила такой характер, что оба ее участника не желали о ней вспоминать. Следует помнить, что Фульвия была личностью яркой, с необычайно сильным характером и была замужем за двумя знаменитыми людьми. Публий Клодий и Марк Антоний, совершив молниеносный взлет и обретя бессмертную славу, многим были обязаны этой женщине. Марк Антоний был никем до женитьбы на ней, и судьба уготовила ему столь же трагическое бессилие после того, как он ее потерял. Она могла быть жестокой, кровожадной, мстительной; говорят, она такой и была, как многие сильные женщины, но несомненно одно – она была сильной женщиной. Она совершила ошибку с перузийской войной; как и многие женщины, она была ослеплена ревностью. Однако самая ревность свидетельствует о преданности человека, ее испытывающего: возможно, смешным поводом, который привел ее прямо в руки Октавиана, была ее преданность мужу.

Однако Марк Антоний, только что прибывший от Клеопатры из Египта, был весьма недоволен ее ревностью. Чем больше ревновала Фульвия, тем более ужасными ему казались ее обвинения. Он готов был разразиться бранью против всякого намека на то, что он поступил бесчестно, и отвергать малейшее обвинение в неверности. Кроме того, ему, только что покинувшему Клеопатру, весьма вероятно, претила римская прямолинейность Фульвии. После зимы, проведенной в компании с соловьиными песнями и тонким очарованием Клеопатры, он с отчаянием увидел, что Фульвия просто мегера. В любом случае он ничего не мог поделать; собственные действия загоняли его в ловушку. Можно не сомневаться, что разговор между супругами был жестким, муж и жена высказали все, что думали друг о друге. И похоже, этот разговор убил Фульвию. Вскоре после этой встречи она умерла в Сикионе, и, если она умерла не от разбитого сердца, она весьма близко к этому подошла. Он даже не встретился с ней вновь до своего отъезда в Италию. Это было жестокое наказание. Но тогда же (он обнаружил это гораздо позже) с ее смертью умерла и его удача. Марк Антоний понимал, что убил ее, и это не делало его счастливым. Случилось столько вещей, в которых бесполезно было раскаиваться.

Обстоятельства, при которых он возвратился в Италию, сделали его похожим на предателя. Его мать после побега из Перузии нашла приют у Секста Помпея. Этот галантный пират – истинный предшественник капитана Блада – сразу отправил матрону к ее сыну в Афины в сопровождении большого числа оптиматов и эскорта военных кораблей. Были предприняты нешуточные попытки убедить Антония завязать дружеские отношения с Секстом. Он отвечал, что постарается отплатить добром за услугу и, если ему придется сражаться против Октавиана, будет приветствовать союз с Секстом, но, если они с Октавианом останутся друзьями, он постарается примирить Октавиана с Секстом.

Так много времени прошло с тех пор, когда Антоний был поборником дела Юлия и выступал против суда над ним!

Октавиан слышал эти рассказы и другие, на них похожие. Они возбудили в его душе сомнения относительно верности Антония, сомнения, которые улеглись нескоро. У него было сложное положение. С военной точки зрения ему не за что было опасаться; однако у него совсем не было флота, и ему угрожала опасность, что Помпей, объединившись с Марком Антонием, установит морскую блокаду и доведет Италию до голода. Это была не просто вероятность. В этих обстоятельствах лучшей защитой было обратиться к Сексту Помпею, что он и сделал.

Он поступил более осмотрительно, нежели просто начал переговоры с Секстом Помпеем, учитывая все сложности и опасности, которые могли возникнуть на этом пути. Он или его советники предприняли более ловкий дипломатический ход. Луций Скрибоний Либон, тесть Секста Помпея, имел сестру, которая теперь второй раз оказалась вдовой. Ее мужья занимали почетные консульские должности; сама же вдова вполне всех устраивала. Было много разговоров относительно женитьбы Октавиана, в необходимости которой были уверены все, но никто не предлагал подходящей кандидатуры. Теперь Октавиан направил Мецената к Луцию Скрибонию Либону для переговоров. Пожилой человек, взвесив все преимущества, чуть ли не прыгал от радости, услышав предложение, – формально дело было улажено.

Прибыв в Брундизий с флотом и армией, Антоний обнаружил, что Италию охраняет Октавиан, который вступил в союз с семьей Секста с помощью таких связей, которые более всего подходили скорее государственному мужу и были крепче любого политического соглашения. Во-первых, это было не лобовое решение. Ни Октавиан, ни Секст ничем себя не связывали. Но это сразу стало предостережением для Антония, какие шаги может дальше предпринять Октавиан, если его к этому подтолкнуть, и, возможно, Октавиан более всего этого и хотел.

Жители Брундизия вполне естественно закрыли свои ворота для грозного войска. Антоний счел это враждебным действием по отношению к себе и сразу блокировал город. Город стоял на полуострове. Двойная насыпь и ров через полуостров отрезали город от всех коммуникаций с материком. Прибывший туда Октавиан не смог войти в город или снять осаду. Антоний занял разные места на побережье Адриатического моря и пригласил Секста присоединиться к нему. Он захватил Сардинию и осадил Консентию и Фурии, две крепости, охранявшие «носок сапога» Италии. Столь стремительны и решительны были их действия, что «каблук» и «мысок» Италии были полностью в их распоряжении.

Октавиан уже советовался с Агриппой относительно мер, которые следовало предпринять против этой угрозы, когда вновь вмешалась армия. Опять произошло братание войск в Брундизий между враждебными армиями, если таковыми можно назвать противостоящие друг другу войска. Старые ветераны Антония очень неохотно следовали за Агриппой, когда он пытался поднять их на защиту Италии, им хотелось предотвратить войну. При первых же столкновениях, когда Сексту Помпею не удалось захватить Фурии, а Агриппа сумел взять Сипонт, отрезав таким образом Антонию путь на север, случились большие перемены. По мнению армии, как это не раз бывало и раньше, лидеры должны были примириться. Переговорщиком выступил Луций Кокцей Нерва. Друг Октавиана Меценат и консул Асиний Поллион, друг Антония, размышляли. Военный комитет из представителей обеих армий утвердил план примирения. Октавиан, как обычно, радостно его приветствовал, а Антоний, более мудрый, чем Луций и Фульвия, не замедлил его подписать.