И тут совершенно неожиданно все изменилось, включая мою жизнь, карьеру и все-все.

Стоит жаркий летний вечер. Я – редкий случай – не в Париже, сопровождаю генерала Буадефра в инспекционной поездке по округу Бургундия. Наш авангард нашел для нас хороший ресторан рядом с каналом в Венаре-ле-Лом, и мы едим под открытым небом под кваканье лягушек и треск цикад, окутанные запахом цитронелловых свечей, которые отпугивают комаров. Я сижу на некотором расстоянии от Буадефра, рядом с его дежурным офицером майором Габриэлем Поффеном де Сен-Морелем. Мотыльки впархивают в освещенное пространство и снова исчезают. Над виноградником на склоне холма появились звезды. Что может быть приятнее? Поффен исключительно красив, в его наружности есть что-то аристократическое, он мой ровесник – разница, может быть, в несколько недель, я его знаю еще со времени учебы в Сен-Сире. Его профиль в мерцании свечей раскраснелся от вина и жары, он в этот момент кладет себе на тарелку мягкий бургундский сыр эпуас и вдруг ни с того ни с сего говорит:

– Кстати, Пикар, извини – начисто забыл: шеф хочет, чтобы ты по возвращении в Париж переговорил с полковником Фуко.

– Непременно. Ты не знаешь о чем? – Фуко – наш военный атташе в Берлине.

Поффен все еще занят своим сыром, но, не понижая голоса и даже не глядя на меня, отвечает:

– Кажется, до него в Берлине дошла какая-то история о том, что у немцев есть еще один шпион в армии. Он отправил шефу письмо об этом.

– Что? – Я ставлю бокал так резко, что расплескиваю часть вина. – Бог мой, когда точно это было?

Тон моего голоса заставляет его посмотреть на меня.

– Несколько дней назад. Извини, Жорж, начисто выскочило из головы.

В этот вечер я ничего не могу сделать, но на следующее утро за завтраком нахожу Буадефра в шато[26], где мы все остановились, и прошу разрешения немедленно вернуться в Париж для разговора с полковником Фуко.

– Почему такая срочность? – Буадефр уголком салфетки снимает остатки яйца с усов. – Вы думаете, в этом что-то есть?

– Возможно. Я бы хотел убедиться.

Буадефр, кажется, удивлен моим желанием уехать, даже слегка обижен: приглашение присоединиться к нему в одной из его неторопливых инспекционных поездок в наши великолепные гастрономические районы считается знаком благоволения.

– Как вам угодно, – говорит он, отпуская меня взмахом салфетки. – Держите меня в курсе.

Еще задолго до вечера я успеваю вернуться в военное министерство и вот сижу в кабинете Фуко, слушаю его сообщение. Наш военный атташе в Берлине – компетентный, честный профессионал, ожесточенный годами, проведенными в обществе лжецов и фантазеров. Его седеющие волосы коротко подстрижены и напоминают шлем.

– Я все думал, когда у генерала найдется время ответить на мое письмо, – произносит он, потом усталым движением достает папку из ящика стола и открывает ее. – Вы помните нашего агента в Тьергартене[27] – Рихарда Куэрса?

– Да, конечно. Он работал на немцев в Париже, пока мы его не перевербовали. Сандерр информировал меня о нем, когда я вступал в должность.

– Куэрса уволили, – сообщает Фуко.

– Жаль. И когда это случилось?

– Три недели назад. Вы с ним когда-нибудь встречались?

Я качаю головой.

– Куэрс вообще нервный парень, но когда пришел сообщить мне о случившемся, то был просто в жутком состоянии. Он боится, что немецкий Генеральный штаб арестует его за измену. Считает, его приятель Лажу из Брюсселя слил его за деньги, что вполне может соответствовать действительности. В любом случае он хочет быть уверен, что мы его защитим. В противном случае у Куэрса не останется иного выбора, кроме как пойти к гауптману Даме – это начальник его отдела – и выложить все, что он знает про нас.

– А много ли Куэрс знает?

– Нет.

– Значит, он пытается нас шантажировать?

– Не думаю. Вряд ли. Он хочет наших заверений.

– Так дадим ему их. Заверения не стоят ни су – дайте ему все заверения, какие он просит. Скажите, что он может не сомневаться: с нашей стороны никакой утечки информации о нем не будет.

– Я сказал, что ему не о чем беспокоиться, но тут дело сложнее. – Фуко вздыхает и трет рукой лоб. Понимаю, ему нелегко. – Куэрс хочет услышать все лично при встрече с кем-нибудь из отдела.

– Но это подразумевает риск для нас обоих. Что, если за ним установлено наблюдение?

– Именно так я ему и сказал. Но он настаивал. И вот тогда я начал понимать, что за этим стоит нечто большее. Тогда я достал бутылку абсента – Куэрс любит абсент, говорит, этот напиток напоминает ему о французской девушке, в которую он когда-то был влюблен, – и постепенно я выудил из него всю историю.

– И что же это за история?

– Он боится и хочет встретиться с кем-нибудь из отдела, потому что считает, у немцев якобы есть шпион во французской армии, о котором нам ничего не известно.

Вот оно что…

– И у этого шпиона есть имя? – спрашиваю я, напуская на себя безразличие.

– Нет. Максимум, что Куэрс может предложить, – некоторые детали, дошедшие до него из разных источников. – Фуко смотрит в бумаги. – Говорят, что агент на уровне командира батальона. Ему между сорока и пятьюдесятью. Он приблизительно два года передает информацию Шварцкоппену, главным образом про артиллерию и по большей части невысокого качества. Вот, например, недавно передал подробности об артиллерийских курсах в Шалоне. Сведения поступили по цепочке к самому фон Шлиффену[28], которому душок от этих бумаг явно не понравился, он считает, что источник – лжец или двойной агент, и приказал Шварцкоппену больше не иметь с ним дел. – Фуко отрывает глаза от папки. – Я все это изложил в письме к генералу Буадефру. Вам моя информация что-нибудь говорит?

Я делаю вид, что думаю.

– Так, навскидку, – нет. – На самом же деле я чуть не выпрыгиваю из стула. – И это все?

– Вы хотите знать, была ли вторая бутылка? – смеется Фуко. Он закрывает папку и возвращает ее в ящик. – Да, была. Что говорить – мне пришлось его вымыть и уложить в постель. Видите, как я страдаю за мою страну!

– Я представлю вас к награде! – присоединяюсь я к его смеху.

Улыбка сходит с лица Фуко.

– По правде говоря, полковник Пикар, наш друг Куэрс – неврастеник и, как и большинство неврастеников, фантазер. Чтобы у вас не возникало сомнений: когда я передаю вам эту информацию, то не ставлю на ней печать «подтверждаю». Есть агенты, за чьи сведения я могу поручиться, Куэрс к их числу не принадлежит. Вот почему остальную часть его истории я не стал записывать.