Да, она убила метамфетаминщика, но ее собственная ситуация была ненамного лучше. Джош не смог не пожалеть ее. Обнять или сделать что-то подобное было нельзя, но хотелось как-то посочувствовать.

– Эй, – сказал он, притиснувшись к раковине. – Хочешь услышать новую песню? Она еще не совсем закончена – я имею в виду, я не работаю над ней, но мне кажется, начало довольно хорошее. Я называю ее «Птицы любви».

И он запел в полголоса:

– Горлица? – презрительно передразнила его Кристал. – В каком веке ты живешь? Хотя, это не имеет никакого смысла… Что ж, круто. Ты не можешь питаться музыкой, а я умираю с голоду.

Эта девчонка всегда была голодна, и всегда нужно было напоминать, чтобы она вовремя остановилась.

В следующий раз все казалось более чем нормальным. Кристал, чемпион Grand Theft Auto[35] с плюшевым аркадным медведем в качестве приза, снова была за монитором, отслеживая предметы, аналогичные последней находке Одетт: редкой китайской трубе, состоящей из изящно изогнутых латунных трубок и резного дерева. Джош, использованный двумя вампиршами, дремал в старом кресле по другую сторону стола Айвена.

– Ни фига себе! – Кристал откинулась на спинку кресла и закричала: – Одетт! МакКардл в Далласе!

Одетт влетела в офис и склонилась над монитором, чтобы увидеть фото из новостей. На снимке был тощий, самодовольного вида парень с подтяжками, поддерживающими штаны; он пожимал руку какого-то чудака в аукционном зале.

Одетт еле слышно зарычала, оскалив блестящие клыки. (Джош отвернулся – он ненавидел думать о том, где еще недавно были эти зубы.) Но она только сказала: «Хорошо. Он там, а мы здесь», после чего вернулась к осмотру китайской трубы.

Кристал яростно прошептала:

– Проклятье! Если МакКардл начнет вынюхивать здесь, нам придется уехать.

Джош был потрясен осознанием этого: он не хотел, чтобы они уезжали – по крайней мере, без него. (Боже, неужели он действительно так думает?)

– Он выглядит безобидным, – сказал Джош. – И совсем не похож на Ван Хельсинга.

– Он Достойный, дурачок. Он всегда подкрадывается в тот момент, когда Одетт пытается первой заполучить приличный товар, а это делает Одетт такой свирепой! Не думаю, что она тебе понравится, когда разозлится, – сказала Кристал, шевеля пальцами руки, снова выглядящей безупречно.

– Она позеленеет и разнесет это место?

– Я не шучу, – ответила Кристал.

– Ладно, неужели все это на самом деле так? Люди, которые живут вечно, питаясь человеческой кровью, тратят время на борьбу за дорогое барахло?

Кристал фыркнула:

– Ты издеваешься? Они обожают сражаться за рухлядь – старые уродливые вазы, сувенирные пепельницы из Атлантик-Сити, усохшие детские туфли. Некоторые из них пристрастились к вещам из своего времени. В основном речь идет о собственной гордости и защите инвестиций.

– Они выслеживают эмалированную посуду, как какой-нибудь нищий отставной водитель автобуса, и ты называешь это гордостью и защитой инвестиций?

– Эй, оглянись вокруг, – сказала она. – Даже безделушки массового производства становятся ценными, если пролежат достаточно долго. Вампир может ждать столетие, пока его жестяные тарелки станут редкостью, а затем продать их за кучу денег. Ты испытываешь острые ощущения, когда находишь какую-то вещицу первым, и потому стараешься приехать за ней быстрее конкурента. Одетт изумительна в этом деле. Расчет времени на рынке для них – реальная конкуренция; они даже делают ставки друг на друга. Азартные игры всегда были любимым занятием высших сословий. Ну, а сословия не идут ни в какое сравнение с Достойными.

В мозгу Джоша вспыхнула идея:

– Кристал? А что коллекционирует Одетт?

– Зачем тебе это нужно? – она посмотрела на него с подозрением. – В любом случае, ты спрашиваешь не у того человека.

– Все без исключения предметы не могут быть для нее просто товаром, – настаивал он. – Что из найденного ею она не будет продавать?

Кристал рассеянно крутила уши трофейного медведя, размышляя об этом.

– Необычные вещи, – наконец, произнесла она. – Единственные в своем роде: снимки, резные фигуры, картины.

– Живопись, – подсказал Джош.

– Верно, живопись. И художников. Если у тебя есть то, что она называет «настоящим творческим талантом», то ты получаешь крестную-вампира на всю жизнь, хочешь того или нет.

Одетт не просила его показать свои рисунки еще раз…

«А что насчет моих песен?»

– Из всей последней музыки Одетт понравился менуэт, – сказала Кристал, закатывая глаза. – К тому же плюс у нее тончайший слух, и она ненавидит поэзию.

Джош не отставал:

– Ну, а что еще? Что еще она любит?

Если бы он смог найти что-то особенное, что можно было показать Одетт, быть с ней на одной волне и стать настолько полезным, чтобы его не оставили позади…

– Ну, скажем, вот этот квилт[36], – сказала Кристал. – Грязная, старая вещь: красивая ручная строчка – крохотные шелковые полосы, составленные из мужских галстуков, кимоно и тому подобного. Она много за него заплатила. И до сих пор не продала.

– Но почему? Почему именно эта вещь?

– Откуда мне знать? – Кристал нахмурилась, а затем стала чуть мягче. – Я однажды слышала, что ее брат был известным ювелиром, пару веков назад. У него случился инсульт, так что она занялась дизайном украшений для богачей под именем своего брата. Это, может быть, и правдивая история, но кто знает? Она не из тех, кто рассказывает о своей жизни до превращения, как некоторые Достойные. Особенно очень старые, пытающиеся сохранить свои воспоминания. Во всяком случае, может быть, она была талантлива сама, в те времена.

Джош кивнул, напряженно думая. Он не собирался оставаться в этой глуши, если бы появилась возможность что-нибудь сделать.

Еще два Достойных возникли у Айвена на следующем вечере открытых дверей. Один из них, высокий, бледный и широкоплечий, был отчасти похож на грифа (эффект создавался благодаря ковбойским сапогам, узким джинсам и рубашке с жемчужными пуговицами). Сложно было не догадаться, зачем он пришел: несколько футов индийских ожерелий украшали его впалую грудь. Другая, полная азиатская женщина со стрижкой ёжиком, носила цепи и связки ключей, звеневшие на ее поясе, сапогах и кожаном жилете.