Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что, твари, добычу не смогли поделить?
– Врача…
– Кто такой Хозяин?
– Нож… знал.
«Значит, Нож. Круг замкнулся. Может, оно и лучше. Хм. А может… и нет».
Наклонившись, взял лежащую на полу пачку денег и сунул ее в карман, затем собрал золото в мешочек и пощупал монеты через материал.
«Где-то под двадцать кругляшей будет. Неплохо».
Несколько секунд, раздумывая, смотрел на залитую кровью пачку денег, зажатую в руке Артиста, но затем решил не брать, после чего приступил к обыску квартиры в поисках бумаг, способных вывести на след Хозяина. Мне удалось обнаружить тайник, но увидев, что в нем, с легким чувством брезгливости, вернул сверток на место. Это были бывшие женские золотые украшения, из которых вытащили камни, а затем молотком превратили в лом.
Спустя час я вернулся в гостиницу. Сосчитал добычу. В пачке оказалось три тысячи пятьсот рублей, а в мешочке – двадцать четыре золотые монеты.
«Продолжать искать Хозяина? А смысл? Артист умер или умрет, а Хозяину я без надобности. Все же, что это за карта такая таинственная? Может, клад?»
Через два дня прочел в газетах статью о таинственной квартире и двух трупах. Как оказалось, в квартире был еще один тайник, в котором нашли мешочек с тремя десятками драгоценных камней.
«Логично. Золотой лом был, теперь нашли камни».
– По рюмочке коньяка, Сергей Александрович?
– Спасибо, Антон Павлович, но я лучше попью чая.
– Вот чайничек с заваркой, вот – сахар. Угощайтесь, а я, с вашего разрешения, коньячку выпью.
Профессор взял графинчик, аккуратно налил в рюмку, затем выпил. Спустя пару секунд на его лице появилась радостная, даже какая-то блаженная улыбка, а затем он залихватски воскликнул:
– Эх! Хорошо!
Судя по всему, это было давно сложившейся традицией для профессора. Даже то, как он взял с блюдечка ломтик лимона, покрутил его и положил обратно со словами: «Настоящие мужчины после первой не закусывают!» – говорило о том, что проделывал он это не один раз. Мне оставалось только улыбаться, глядя на своеобразное представление.
– Зря вы, батенька, отказываетесь вкусить амброзии! Зря! Хороший коньяк не только снимает хандру и тяжесть с души, он встряхивает человека, заставляя его жить и радоваться жизни! Поверьте мне!
– Верю вам, но только на слово. К тому же у меня завтра, прямо с утра, тренировка.
– Спорт! Это правильно! Наверное, боксом увлекаетесь?
Бросил мельком взгляд на свои кулаки и не стал его разубеждать:
– Вы правы, Антон Павлович. Немножко боксирую.
– Знаете, мне это как-то странно. Вы, молодой человек, воспитанный, увлекаетесь таким, извините меня за прямоту, грязным видом спорта, как в Древнем Риме, где гладиаторы бились насмерть на арене. Вы мне скажите: ведь чтобы бить человека по лицу, не только сила и ловкость нужна, а особого рода жестокость требуется. Ведь так?
– И это тоже, Антон Павлович. К этому можно прибавить волю, решительность, хитрость.
– Даже так?! Ну-ну! А вот у народа есть такая поговорка: «Набить морду – дело нехитрое». Ладно. Тут как говорится: на вкус и цвет товарища нет, – он замолчал, некоторое время смотрел на янтарную жидкость в графинчике, потом сказал: – С вашего позволения, еще рюмочку выпью.
Маленький спектакль снова повторился, правда, с небольшим изменением в финале. Профессор съел присыпанный сахаром ломтик лимона, затем выдвинул ящик письменного стола, достал из него конверт, после чего положил его на стол, рядом со мной. Я сначала посмотрел на конверт, затем на Антона Павловича:
– Это что?
– Это то, ради чего я вас, Сергей Александрович, позвал. Маша просила вам его передать.
Я криво усмехнулся:
– Дайте угадаю. Оплата услуг наемника.
– Сергей Александрович! Как вы могли только подумать о подобном! – несмотря на возмущение, в нем чувствовалась какая-то фальшь.
– Не надо никаких денег. Я их не приму, и Мария Владимировна могла бы догадаться, что…
– Она мне так и сказала, когда переоформляла купчую! – перебил меня Иконников.
– Купчая?! На что?!
– На квартиру! Ей эта мысль пришла, когда она увидела, где вы живете.
– Какая разница! Деньги, квартира! Не приму!
– Молодой человек, может, вы все-таки меня выслушаете, не перебивая?!
– Извините меня, Антон Павлович. Слушаю вас внимательно. Говорите.
– Маша, когда приехала в Петербург, сразу стала подыскивать себе квартиру. Два месяца тому назад, наконец, нашла то, что ей понравилось, и купила для себя. В ней сделали ремонт, привезли мебель. Где-то, через неделю, уже думала праздновать новоселье, а тут это… Даже не знаю, как назвать, что произошло. Просто поверить не могу! Извините. Так вот, после того, что случилось, Маша заявила мне, что ее ноги больше не будет в этом страшном городе и квартира ей больше не нужна, после чего была переписана купчая.
– Извините, Антон Павлович, но подачки мне не нужны. Надеюсь, мы друг друга поняли?
Неожиданно профессор как-то весело и озорно, усмехнулся и сказал:
– Вот такой муж Машеньке и нужен! И вы, Сергей Александрович, и она, ну просто круглые дураки! Ей-богу!
– Интересные вы выводы делаете, Антон Павлович, – затем я посмотрел на конверт, лежащий на середине стола. – С этим все?
– Нет, Сергей Александрович! Не все!
Судя по его довольному виду, профессор получал какое-то, мне непонятное пока, удовольствие от происходящего. Когда человек чувствует, что над ним потешаются, а он не знает причины, а значит, и смысла шутки, его начинает злить подобное положение вещей. Я не был исключением. Правда, в моем случае это была не злость, а раздражение.
– Объяснитесь, пожалуйста.
– Ради бога, Сергей Александрович! Знаете, Маша оказалась права во всем! Да ладно, не хмурьтесь! Простите старику его спектакль! Знаете, когда столько лет общаешься со студентами, этой веселой и безалаберной молодежью, поневоле чему-то у них научишься. Заигрался! Еще раз извините меня! Теперь к делу. Так вот, эта купчая переписана не на вас, а на вашу сестру. У нее скоро день ангела, не так ли? – Мне только и осталось согласно кивнуть головой на столь неожиданный поворот дела. – В этом конверте, кроме документов, лежит письмо, адресованное Наталье Александровне Богуславской.
– М-да. Переиграла меня Мария Владимировна вчистую.
– Извините, а что означает только что сказанное вами?
– Это… такой спортивный термин.
– Понятно. Теперь пришло время для третьей рюмочки. Точно не хотите?