– Можете не продолжать, Мария Владимировна. Мне все понятно. Я вам нравился, вы мне нравитесь, но между нами ничего не может быть. Ни сейчас, ни в дальнейшем. Я все правильно изложил?

– Да… Но вы как-то это резко… сказали. Наверное, обижаетесь на меня? Извините, ради бога! Вы спасли меня, а я… Извините меня, мысли путаются… и я просто не знаю, что говорю!

– Все будет хорошо. Вы, главное, успокойтесь.

Какое-то время мы сидели молча, затем, чтобы разрядить напряженную, давящую на нас обоих атмосферу, я спросил:

– Не знаете, о какой карте тот тип говорил?

– Не знаю. Да и завещания никакого не было. Когда его домой принесли, муж два дня пролежал, а потом умер. Как сейчас его вижу на кровати. Лицо бледное, губы синие, не дышит, а хрипит. И Библию свою в руках держит.

– Богомольный был?

– Какое там! Да и библия была из дешевых. Затертая такая книжка, с желтыми страницами.

Какое-то время я прокручивал в голове полученную информацию, пока не выстроил цепочку происшедших событий, связавших наши судьбы – мою и Крупининой.

«Артиста готовили в мужья Маше для того, чтобы тот без помех занялся поисками карты. Но зачем такая сложная комбинация? Заслать воров в дом, чтобы те все перерыли. Или устроить налет на квартиру профессора. Гм. Карта. Клад, что ли? Зарытые сокровища? Все одно непонятно».

Больше у нас разговоров на эту тему не было, а если и общались несколько дней перед ее отъездом, то чисто по деловым вопросам. Последний наш разговор состоялся уже на перроне, перед самой посадкой на поезд. Сначала она долго наедине о чем-то беседовала с Антоном Павловичем, потом подошла ко мне и долго смотрела мне в лицо, после чего, наконец, сказала:

– Странно сошлись наши пути-дорожки и так же разошлись. Даст бог, увидимся, Сергей Александрович.

– Не грустите, все образуется, Мария Владимировна.

– Я всячески надеюсь, что мир снизойдет в мою душу, – она помолчала. – Знаете… после тех событий… в том доме… Тогда в моем сознании вы словно слились с моим покойным мужем. В свое время его холодная жестокость сводила меня с ума. И мне показалось, что вы чем-то схожи. Но это не так! Вы не такой! Тогда я проявила черную неблагодарность по отношению к вам! И я хочу извиниться за свое…

– Не надо лишних слов. Я все понял.

Какое-то время она смотрела на меня, а глаза были грустные-грустные.

– Еще я хотела сказать… Нет. Это все. Прощайте, Сергей Александрович.

– Неправильно вы говорите, Мария Владимировна. Лучше – до свидания.

– До свидания.

После того, как поезд отошел от перрона, Иконников, обратившись ко мне, попросил приехать к нему вечером.

– Что-то срочное?

– Не очень, но мне хотелось бы закончить с этим делом как можно скорее.

Я бросил на него вопросительный взгляд, но тот отвел глаза и продолжил:

– Так я могу вас ждать сегодня вечером?

– Хорошо. В семь – половину восьмого вас устроит?

– Буду ждать вас, Сергей Александрович.

За те несколько дней, пока Мария Владимировна готовилась к отъезду, я внимательно отслеживал все, что печаталось в газетах по поводу происшествия в заброшенном доме на окраине Петербурга. Как оказалось, полицию кто-то опередил. Полицейские прибыли туда уже после приезда пожарных, которых вызвали местные жители, под самое утро, когда огонь уже охватил весь дом. После тщательных поисков на пепелище были обнаружены восемь обгорелых трупов, причем большая часть из них, как определили эксперты, умерли давно. Золотые часы, которые я обнаружил на главаре, были опознаны и, как оказалось, принадлежали купцу Кукушкину, зарезанному в собственном доме два с половиной года тому назад. Судя по всему, в этом доме было логово банды убийц, что подтверждали опознанные трупы Степана Докукина, по кличке Душегуб, и Пантелеймона Мухина, по кличке Живодер. По одной из версий, бандиты чего-то не поделили между собой, после чего началась драка, во время которой и была опрокинута керосиновая лампа.

«Дурацкая версия, но даже если полиция думает иначе, им все равно не докопаться до истины».

Теперь, когда Маша уехала, я мог съездить по адресу, найденному мною в жилетном кармане главаря. Выйдя из вокзала, я обернулся и посмотрел на большие часы, висящие на здании станции. Было тридцать пять минут второго. Пошарив в кармане, достал ключ. Минуту смотрел на него, потом сунул обратно в карман и направился к стоянке извозчиков, а спустя двадцать минут уже стоял напротив нужного мне дома. Каменное пятиэтажное здание знавало когда-то лучшие времена. Сейчас часть фигурной лепнины, некогда украшавшей дом, была разрушена, а железная ограда с завитушками местами начала ржаветь. Пройдя через распахнутую настежь калитку, вделанную в ворота, огляделся. Двор был небольшой. В глубине был навес, под которым лежала в два ряда поленница, в половину человеческого роста. Парадный вход находился между двумя колоннами, поддерживающими козырек над входом. В подъезде было чисто, но и ничего лишнего: ни лепнины, ни медных блях на перилах, на потолке не люстра – обычная лампочка. Поднялся на второй этаж. Подойдя к двери, остановился и прислушался. Кругом ни звука. Впрочем, это было и не удивительно. Двери были толстые, дубовые, хорошо пригнанные. Мне почему-то подумалось, что в таких домах, как этот, доживают свой век вышедшие на пенсию чиновники и служащие. По утрам пьют кофе, днем перемывают кости соседям, а по вечерам выгуливают болонок. Достал ключ и попробовал открыть замок, и… вдруг понял, что дверь не закрыта. Осторожно потянул на себя, затем несколько мгновений прислушивался, вглядываясь в полумрак прихожей, и только потом вошел, прикрыв за собой дверь. Сделав несколько шагов в глубь квартиры, ощутил какой-то странный запах. Он был слабый и плохо различимый, но при этом не имел никакого отношения к обычным бытовым ароматам. Что он собой представляет, стало понятно, когда я открыл дверь в гостиную. Он шел от трупа «студента», лежавшего в проеме двери, ведущей в спальню. Судя по всему, он лежал здесь не менее суток. Хмыкнув, я огляделся. Несмотря на то, что тяжелые плюшевые шторы на окне были раздвинуты только на треть, света хватало, чтобы увидеть: в гостиной явно что-то искали. Мебель была сдвинута с места, ящики комода выдвинуты, а вещи выброшены на пол. Осторожно обойдя тело, вошел в спальню и увидел второй труп, лежащий у распахнутого настежь одежного шкафа. Это был Сашка Артист.

«Интересно, кто их так уделал?»

– Что за…!

Мое восклицание было чисто непроизвольной реакцией на внезапно оживший труп Артиста. Впрочем, он не совсем ожил, а только открыл глаза. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом Артист тихо и не совсем внятно произнес: – Ничего… не… чувствую. Руки… не… поднять.

– Позвоночник перебит.

– Я… умру?

Я пожал плечами. В одной руке Артиста была зажата залитая кровью пачка денег, во второй он держал окровавленный нож. Рядом валялась еще одна пачка денег, а вместе с ней – полотняный мешочек. У его развязанной горловины лежало несколько высыпавшихся золотых монет. Снова посмотрел на Артиста: