– А я рад, что встретил тебя.

– Ты – ненормальный.

– А вот и нет. За то время, пока мы вместе, ты очень много для меня сделала.

– Например?

– Ну, я не знаю… Ты вытащила меня из моей скорлупы, дала возможность открыто проявить чувства, сделала меня счастливым.

– Да, в то время, когда мы встретились, ты был застегнутым на все пуговицы бриттом, – согласилась она.

Это было действительно так. И в некотором роде я по-прежнему таковым и оставался. Однако Лайза помогла мне убежать от моей прошлой жизни в Англии. Помогла избавиться от ненавидевших друг друга и сражающихся за мою душу родителей, от вечных традиций Мальборо и Кембриджа, и от нашего семейного полка, с их незыблемыми правилами, предписывающими, как себя вести, что думать и что чувствовать.

– Мне, правда, очень жаль, что я вчера вела себя, как последняя стерва, – сказала она.

– Забудь. Неделя была просто ужасной.

– Забавно. Это накатывает на меня какими-то волнами. В какой-то момент, думая о папе, я чувствую себя относительно спокойно, а уже через секунду готова лезть на стену. Вот, как сейчас… – Лайза умолкла, и по её щекам покатились слезы. – Я хотела сказать, что сейчас чувствую себя отлично, – с вымученной улыбкой продолжила она, – но посмотри, что из этого получилось… – она шмыгнула носом и добавила: – Прости, Саймон. Я просто в полном развале.

Я протянул руку и прикоснулся к её ладони. Никто из множества окружающих нас людей, похоже, не заметил горестного состояния Лайзы. Мне казалось, что шум голосов создает в зале фон и служит какой-то завесой, обеспечивая нам островок уединения.

Лайза высморкалась и слезы прекратились.

– Как мне хочется узнать, кто его убил, – сказала она.

– Скорее всего, какой-нибудь грабитель. Дом стоит на отшибе. Может быть, преступник решил, что сможет незаметно обокрасть жилье, а Фрэнк застал его врасплох.

– Думаю, что полиция пока не вышла на след. Иначе мы об этом услышали бы.

– Да, кстати. По-моему я тебе еще не говорил. Пару дней назад меня в офисе навестил сержант Махони.

– И что он сказал?

– Задал пару вопросов о том, где я находился, после того, как покинул дом твоего отца. Похоже, что в то время, когда я прогуливался по пляжу, Фрэнк беседовал по телефону с Джоном. Махони пытался найти объективные подтверждения моему рассказу.

– И удачно?

– Он не нашел никого, кто видел бы меня на пляже. В целом у меня сложилось впечатление, что сержант в расследовании не продвинулся. Я по-прежнему остаюсь у него подозреваемым номер один.

– О, Саймон, – она стиснула мою руку.

– Ты рассказала ему о процессе, который ведет Хелен?

– Да. А это имеет какое-нибудь значение? Он тебя о ней расспрашивал?

– Да. Сержант сказал, что Фрэнк умер весьма для меня удачно, и что теперь мы можем позволить себе подать апелляцию. Мне становится тошно, когда я об этом вспоминаю.

– Прости, Саймон. Он спрашивал меня о деньгах и интересовался, не было ли между вами в связи с этим каких-нибудь разногласий. Я подумала, что лучше будет сказать ему всю правду.

– Все правильно, – улыбнулся я. – Всегда лучше говорить правду. Если нас поймают на том, что мы что-то скрываем, будет еще хуже.

– Не беспокойся, Саймон. У них против тебя нет никаких улик.

– Ты, наверное, хочешь сказать, «материальных улик». Однако надо признать, что я несколько обеспокоен. – Официант принес нам бутылку Кьянти, и я наполнил вином бокалы. – Махони совершенно определенно положил на меня глаз. Возможно, потому, что я – англичанин. Или, вернее, потому, что мне пришлось служить в Северной Ирландии.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Он спросил, не приходилось ли мне убивать людей, и я ответил, что приходилось. В Ирландии.

– Вполне возможно, – пожала плечами Лайза. – Сержант, вне сомнения, ирландец. Несмотря на мирное соглашение, множество людей в этом городе по-прежнему испытывают симпатию к Ирландской революционной армии.

Я ответил ей вздохом.

– Эдди считает, что это сделал ты, – сказал она, бросив на меня короткий взгляд.

– Не может быть! – воскликнул я, с трудом удержавшись от того, чтобы в полной мере не высказать всё, что я думаю об Эдди. Дело в том, что в глазах Лайзы Эдди вообще не мог ошибаться. Судя по всему, она с большой неохотой поделилась со мной подозрениями брата в мой адрес. – Но он же ошибается! Ты согласна?

– Да, – сказала Лайза, смущенно на меня глядя. – Я знаю, что он ошибается. Но должна признаться, что за последние два дня в самые черные моменты своей жизни у меня возникали сомнения. Ты был там, у тебя возникла ссора с папой, ты умеешь пользоваться оружием и знаешь, что я должна унаследовать много денег. Ведь все знают, что убийцей часто оказывается тот, кто последним видел жертву живой.

– Ну и кто же тебе это все сообщил?

– Эдди.

Мне снова удалось подавить в себе желание высказать ей всё, что я думаю об идиотских теориях её братика. Лайза не хотела верить Эдди. Ей хотелось верить мне, и она желала услышать от меня нужные доводы.

– Лайза, ты видела меня сразу после встречи с Фрэнком. Неужели я был похож на человека, который только что его застрелил?

– Нет. Ну, конечно, нет. Не волнуйся, Саймон. Я знаю, что ты не имеешь к этому ни малейшего отношения. Эдди ошибается, и я страшно жалею, что у меня возникали какие-то сомнения.

Чтоб он сдох, этот Эдди! Парень, вне всякого сомнения, ощущает внутреннюю вину за то, что так скверно относился к отцу все последние годы, и его фундаментальные инстинкты заставляют искать виноватого в смерти отца на стороне. Виновным должен быть реальный человек, которого он знает и которому не доверяет. Одним словом, таким человеком должен был оказаться я. Поскольку полиция рассматривала все версии, и поскольку мое поведение и обстоятельства гибели отца соответствовали его жалким познаниям в криминологии, я превратился в идеального кандидата на роль убийцы.

Близость Лайзы с братом меня нисколько не удивляла. Он всегда заботился о сестре и неизменно протягивал ей руку помощи, когда для неё наступали трудные времена. Я был благодарен ему за поддержку женщины, которую я любил, но я не мог позволить этому типу настраивать против меня Лайзу.

Подали горячее, и беседа потекла по другому руслу. За весь вечер мы ни разу не упомянули о Фрэнке, «Бостонских пептидах» или «Био один». Пару часов мы оставались такими, какими были до смерти Фрэнка. В конце концов нас выставили из ресторана, и мы решили подняться пешком по склону холма к монументу «Банкер-хилл».

Для октября вечер был очень теплым, и мы сели на зеленую траву под высоким обелиском, отделенным от остального мира металлической оградой. За широкой, темной полосой Чарльз-ривер светился огнями Бостон.