– Так ты позволишь мне съездить в аэропорт? – спросила она.

– Если хочешь… – Марк пожал плечами. – Тогда сделаем так: ты едешь в аэропорт, я в Москву… Настю бы сюда вытащить, мне было бы спокойнее.

Тут, словно отзываясь на его мысли, из мобильника донеслась мелодия, записанная на номер девочки.

– Да, Настя, как там дела? – бодро спросил Марк.

– Так себе. – Голосок звучал плаксиво. – Прикинь, Макс его отдал.

– Купидона?

– Ну да.

– Кому?

– Своему приятелю. Тот работает помощником декоратора или кем-то в этом роде. На телевидении. Им нужен был интерьер, и купидон пришелся кстати. Вписался в стиль.

Марк вздохнул. Видимо, Стасик и правда видел по телевизору свою статуэтку. Надо же, как не повезло!

– Настя, – терпеливо сказал он. – Купидона нужно получить обратно сегодня. Крайний срок – завтра утром. Но лучше до крайности не доводить.

– Опять? – печально спросила девочка. – Вы опять во что-то вляпались?

– Давай не будем сейчас об этом, хорошо? Это совершенно нетелефонный разговор… Вот что, я завтра приеду в город… Если хочешь, все тебе расскажу. А ты добудь мне к этому времени купидона или хотя бы того парня, которому ты его отдала.

– Макса.

– Да, Макса. Договорились?

– Ладно. А ты помнишь, что я завтра утром уезжаю? Вы приедете меня проводить? Ты или мама?

– Конечно! Приеду рано и отвезу тебя и Лизу в аэропорт.

– Марк, ты не можешь ехать, у тебя голова! – вскинулась Лана.

– Все у меня прошло, – отмахнулся Марк, засовывая в карман упаковку обезболивающего. – А вот если к приезду Стасика мы не добудем чертову статуэтку, вот тогда, думаю, у меня будет болеть не только голова.

Тетушка и жена взирали на него с такой тревогой, что у Марка возникло ощущение, будто он собирается на войну. Кое-какой опыт борьбы с неприятностями у него был, но это не значит, что интеллигентный и спокойный дантист превратился вдруг в искателя приключений, который ищет проблем на свою голову. Вот уж нет! Более миролюбивого и неконфликтного человека, чем Марк Анатольевич Гринберг, нужно еще поискать.

Поговорив с Марком, Настя перезвонила Максиму.

– Насть, ну что ты завелась? – удивился тот. – Верну я тебе твоего голыша, не переживай.

– Максим, ты не понимаешь, я взяла его без спроса и… и теперь у моих родителей неприятности. Если не веришь – приезжай, Марк скоро будет в городе и расскажет все сам.

– Кто такой Марк? – поинтересовался Максим.

– Муж моей мамы.

– Ага. – Он помолчал. – Настя, там правда что-то серьезное?

– Макс, ты не представляешь насколько…

Лизавете, которая сидела рядом с Настей, ела мороженое и с тоской слушала всю эту лабуду, надоел обмен ничего не значащими репликами. Отобрав у ойкнувшей от неожиданности подруги трубку, она рявкнула:

– Слушай, непонятливый! В прошлом году нас из-за одной статуэтки похитили и чуть не убили. Так что, если Настька говорит, что дело серьезно, уж будь уверен! Ее семейка притягивает опасности и проблемы как магнит.

– Лизка, перестань! – крикнула Настя. – Ну что ты несешь! Зачем вспоминать тот случай!

– А затем! Потому что этот случай с купидоном обещает быть не менее опасным! Твоему Марку по голове дали? Дали! Труп у вас в ванной был? Был!

– Не у нас, а в гостинице!

– Пожалуй, я завтра сам на студию приеду, – сказал слегка обалдевший Макс и торопливо повесил трубку.

– Лизка, вот что ты наделала! – Настя чуть не плакала. – Он теперь вообще не захочет иметь со мной дело! А мы собирались завтра в Коломенское ехать!

– Вот тут ты, подруга, ошибаешься. – Лизка невозмутимо облизала ложку от мороженого. – Приключения – это круто! Это раз! Ни в какое Коломенское ты не поедешь – это два. Что ты руками машешь? Мы завтра в лагерь едем, забыла? И не переживай, никуда твой Макс не денется: будет слушать о твоих приключениях, открыв рот.

– Крутые приключения радуют, когда кино смотришь или книжки читаешь. А когда тебя полиция шмонает, как нас в Германии, то ни фига не круто. А уж о поездке в Грецию, когда чуть не убили, я вообще вспоминать не хочу.

– М-да, там как-то невесело получилось… – согласилась Лизавета. – Но кончилось-то все хорошо, так что не переживай. Опять же Макс твой будет в роли слушателя, и думаю, ему понравится. Хочешь, я сама расскажу?

– Еще чего! Ты так расскажешь, он точно сбежит подальше!

Марк приехал утром, как и обещал. Собранные сумки стояли в коридоре, мама Циля хлопотала по кухне, девочки и Оська завтракали.

Марку тут же налили кофе и предложили оладушек со сметаной, вареньем или медом – на выбор. Инстинктивно втянув живот, Марк пробормотал, что вообще-то уже завтракал… Взглянул на горку золотистых поджаристых оладьев на тарелке и махнул рукой, усаживаясь за стол:

– Конечно, я буду оладушки! Циля, вы прекрасно готовите! И как ваш муж поддерживает такую форму, я не знаю! Я бы на его месте давно растолстел.

– Он слишком много бегает, чтобы растолстеть, – пробормотала Циля. – Вот вы видите здесь моего мужа? И я нет… вместо того, чтобы кушать приготовленные женой оладьи, он в каком-нибудь кошмарном отеле ест я не знаю что!

– Он, между прочим, работает! – вступилась за отца Лиза.

– Вот Марк тоже работает, но не шляется сто пятьдесят дней в году невесть где! – не сдавалась Циля.

Марк молча ел оладушки. Чувствовалось, что дискуссия о Семе и его образе жизни ведется не первый день и вряд ли завершится сегодня. Он посмотрел на Настю. Та съела половинку оладушка и теперь художественно размазывала по тарелке сметану и клубничное варенье.

– Эй, ты как? – тихонько спросил Марк.

Девочка грустно улыбнулась:

– Нормально. Думаю, как вы тут купидона искать будете без меня.

– Да уж как-нибудь… Не переживай. Телефон Максима у меня есть, созвонимся и, думаю, вызволим голопопого ангелочка из плена телевизионщиков. И все будет нормально. – Марк вздохнул и положил себе еще один оладушек. – А ты отдыхай хорошо и ни о чем не думай.

* * *

Дальше все прошло, с точки зрения Марка, на удивление гладко: они практически без пробок добрались до Шереметьева, и он сдал девиц на руки администраторам лагеря. Администраторы произвели на Марка впечатление весьма благоприятное. На каждый отряд приходилось не менее троих взрослых. Группу старшего отряда пасли два крепких дядечки с внешностью то ли охранников, то ли физруков. Дама лет сорока пяти, с выправкой кадрового офицера и лицом завуча по воспитательной работе стояла со списком в руках и отмечала прибывших детей. На беджике, пришпиленном к неинтересному бюсту, было написано «Лилия Витальевна».