Я села на диван. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Как далеко всё это зашло. Я представляла себя избранной пашой… носящей ребёнка, который будет соперником Самира и Фейсала. У меня был отец, человек значительный, профессор Британского музея. Я хотела сказать им, что если паша попытается обращаться с дочерью моего отца как с рабыней, то будут неприятности. Я англичанка. Великая королева не допустит, чтобы с её подданными обращались подобным образом.

Я старалась набраться мужества. Понимала, что говорю сама себе чепуху. Какое этим людям дело до того, кто я такая? Здесь правили они. Я была ничто.

Возможно, я могла бы рассказать ему, как не терпится другим девушкам разделить с ним ложе. Почему не взять одну из тех, кто горит желанием, а меня отпустить? Возможно ли будет объяснить ему это? Станет ли он слушать? А если станет, поймёт ли?

Вернулась Николь. В руках она держала бокал.

— Выпей это, — сказала она. — Ты почувствуешь себя лучше.

— Нет, не буду.

— Я говорю, что тебе это поможет.

— Что это?

Ещё одна девушка внесла свою лепту в уговоры. Она обвила себя руками и начала раскачиваться взад-вперед.

— Она говорит, что это заставит тебя возжелать любви. Тебе станет легче. Во всяком случае, это приказ Рани. Она считает, что ты не сгораешь от желания, а паша любит страстных женщин.

Какое-то возбуждающее средство, подумала я.

Николь подошла ко мне ближе.

— Не глупи, — прошептала она, смотря мне в глаза и пытаясь сказать что-то. — Возьми, — продолжала она. — Тебе это… понравится… как раз то, что тебе сейчас нужно. Пей… пей… Я твой друг.

В её словах был какой-то скрытый смысл. Я взяла бокал и выпила его содержимое. Это было отвратительно.

— Скоро… — сказала Николь. — Скоро…

Через несколько мгновений я почувствовала себя очень плохо. Николь уже исчезла вместе с бокалом. Я пыталась удержаться на ногах, но не могла. У меня все поплыло перед глазами.

Одна из девушек позвала Рани, которая пришла в сильном испуге. Я чувствовала, как по моему лицу строится пот, и мельком увидела своё отражение в зеркале. Я была очень бледна.

Рани кричала на всех. Меня уложили на диван. Я действительно чувствовала себя больной.

Появилась Николь. Мне показалось, что она незаметно улыбнулась.

* * *

Я не была представлена паше. Я лежала на диване и чувствовала себя смертельно больной. Я и правда думала, что настал мой последний час. Я вспомнила, как тайно улыбалась Николь. Это сделала она. Она думала, что я ублажу пашу и принесу ребёнка, который вытеснит Самира. Может ли такое быть, или она действительно мой друг? Каким бы ни был ответ, этой ночью она спасла меня от паши.

Через день-другой я начала поправляться, и вместе с выздоровлением ко мне пришла вера, что Николь сделала это, чтобы спасти меня от того, чего я так ужасно боялась. Правда, в то же время она помогала себе. Почему бы и нет. Николь француженка и реалистически смотрит на жизнь. Тот факт, что она может услужить одновременно себе и мне, делало идею вдвойне привлекательной для неё.

Как только я начала чувствовать себя лучше, я поняла, что была не настолько больна, как мне казалось. Будь я серьёзно больна, я не смогла бы так быстро прийти в себя.

Николь сказала мне, что когда Рани послала её принести из шкафчика возбуждающее, которое давали некоторым девушкам перед тем, как они впервые отправлялись к паше, она заменила его на какое-то снадобье, от которого, как она знала, мне станет настолько плохо, что я не смогу пойти к нему.

— Разве не этого ты хотела? — спросила она. — Разве не говорила ты, что сделаешь всё… всё…

— Говорила. Говорила. И очень благодарна тебе, Николь.

— Я же сказала, что я твой друг. Избранной оказалась Эйда. Она до сих пор не вернулась. Должно быть, она в большой чести. Ей никогда бы это не удалось, если бы там была ты.

— Я ужасно рада. Она так хотела быть избранной.

— Когда она вернется, маленький кошмар будет неизбежен. Остаться в апартаментах паши — это величайшая честь. Она будет считать себя слишком важной персоной, чтобы разговаривать с нами. Это невыносимо. Увидишь.

Я медленно оправлялась от своей болезни, а Рани от разочарования. Она немного успокоилась, потому что Эйда снискала такую благосклонность.

Через три дня вернулась Эйда. Она стала очень важной особой. Величавой поступью вошла она в гарем, манеры её совершенно изменились; она напустила на себя томный вид и смотрела на всех нас с высокомерием. На ней были красивые рубиновые серьги и потрясающее рубиновое ожерелье. Отношение Рани к ней переменилось. Маленькая Эйда стала одной из важных персон в гареме.

Она не сомневалась, что беременна.

— Глупое создание, — сказала Николь. — Как она может сейчас это знать? — Тем не менее Николь была обеспокоена. — Может быть, ты на какое-то время в безопасности, — успокаивала она меня. — Поскольку, раз уж она ему так понравилась, что он держал её у себя три дня и три ночи, он может снова послать за ней. В свое время так было со мной. Наверное, Эйда самая счастливая женщина в гареме, и за это она должна быть благодарна тебе.

— Возможно, он не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.

Николь недоверчиво посмотрела на меня.

То, что я услышала от Николь, которой, в свою очередь, сообщил главный евнух, было для меня большим облегчением. Паша уехал на три недели.

Три недели! Возможно, я получу весточку от Саймона. Если бы можно было придумать способ выбраться из этого места, и если кто-нибудь может это сделать — то только он.

* * *

Дни шли своей чередой. Эйда вела себя так, что её невзлюбили. Она носила свои рубины не снимая. То присядет у бассейна, возьмёт их в руки и любуется ими, напоминая всем о той милости, которую она снискала, словно показывая своим видом, как ей всех жалко из-за того, что они не обладают красотой и шармом, необходимыми, чтобы покорить пашу.

Движения её были замедленны, и она делала вид, что страдает недомоганиями беременной женщины.

Николь подсмеивалась над ней. И остальные тоже. Одна из них так крепко с ней повздорила, что они подрались, и женщина жестоко исцарапала лицо Эйды.

Это вызвало у Эйды поток слёз. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с пораненным лицом.

Рани очень рассердилась и в наказание заперла обеих на три дня. Николь сказала мне, что Рани хотела бы их побить, но она боялась оставить на них синяки, особенно на Эйде. Одной из особенностей гарема было то, что его обитатели не должны были подвергаться физическим наказаниям, пока они являются его частью.

Однако, как сказала Николь, было большим облегчением избавиться от этого надменного маленького создания хотя бы на три дня.