Когда я проснулся, игра уже закончилась и передавали какие-то безотрадные сводки с театра военных действий. Голова у меня болела. Поднимаясь к себе по лестнице, я увидел полосу света под дверью в комнату Каролины и вошел. Она сидела в пижаме и сосредоточенно раскрашивала ногти на ногах алым лаком.

— Смотри, чтобы Нетти не застала тебя за этим делом.

— Спасибо за твой бесценный непрошеный совет. Нетти для меня больше не проблема.

— Чего это вы тут замышляли?

— Достигали взаимопонимания. Нетти, в отличие от меня, еще не в полной мере это осознала.

— Взаимопонимания в чем?

— Дурачок! Ты что, за обедом ничего не слышал? Ну, конечно же, не слышал. Ты был слишком занят — набивал пузо и хлестал вино, вот и не видел, что происходит.

— Я видел все, что было. Чего это я не видел? Не строй из себя слишком умную.

— Нетти раскололась и сделала несколько самоубийственных признаний. Вот что было.

— Я не слышал никаких самоубийственных признаний. Что это ты несешь?

— Если ты этого не слышал, то потому, что слишком налегал на вино. Пьянство тебя погубит. Сколько достойных мужей угодило по этой дорожке прямиком в ад, как говорил дедушка. Ты что, не слышал, Нетти призналась, что влюблена в папу?

— Что? Ничего такого она не говорила!

— Ну, может быть, не такими словами. Но это было вполне очевидно.

— Ну и ну! Как только у нее хватило нахальства!

— Любить папу? Овечка ты невинная! Как-нибудь, если напомнишь, могу прочесть тебе маленькую лекцию о взаимоотношениях полов. Все это гораздо сложнее, чем может охватить твой недоразвитый школьный умишко.

— Заткнись! Я старше тебя. Я знаю такое, о чем ты и не догадываешься.

— Это о гомосеках, что ли? Старо как мир, мой бедный мальчик!

— Карол, я тебя сейчас отлуплю.

— Хочешь заткнуть мне рот грубой силой? Ну давай, Тарзан. Тогда ты не узнаешь остального, а это самое интересное.

— Чего остального?

— Ты признаёшь за мной умственное превосходство?

— С какой стати? Что такого превосходного ты знаешь?

— Всего лишь постыдный секрет твоего появления на свет. Только и всего.

— Говори!

— Есть все основания считать, что ты — сын Данстана Рамзи.

— Я?

— Ты. Смотрю вот на тебя после всего и вижу, как вы похожи.

— А вот и нет! Слушай, Карол, или ты сейчас же все объяснишь, или я тебя убью!

— Только пальцем меня тронь, милый братик, и я проглочу язык, а тебя навсегда оставлю в мучительном неведении.

— Это что, Нетти тебе так сказала?

— Не так, но сказала. Вы же знаете мои методы, Ватсон. Дедукция и еще раз дедукция. А теперь слушай меня внимательно. Папа отбил маму у Данстана Рамзи и женился на ней. Данстан Рамзи продолжал посещать наш дом как Доверенный друг. Вот читал бы ты побольше и был бы поумнее — знал бы, какую роль играет Доверенный друг в таких делах. Вспомни-ка, что было шесть лет назад в то ужасное Рождество. Ссора. Папа в бешенстве уходит из дома. Рамзи остается. Нас отсылают наверх. Потом мы видим, как Рамзи выходит из спальни матери, а она там в ночной рубашке. Мы слышим, как она кричит: «Ты меня не любишь!» А несколько часов спустя мама пытается покончить с собой. Помнишь ведь — там все было в крови; ты еще об этом никак не мог не растрепаться. Папа потом долго не появляется дома, а Рамзи продолжает приходить. Очевидный — единственный — вывод состоит в том, что папа узнал о связи Рамзи и мамы и не смог это вынести.

— Карол, ты дерьмо! Из тебя прет злобное, отвратительное, вонючее дерьмо! Как ты можешь говорить такое о маме?

— Думаешь, мне нравится это говорить, олух ты эдакий? Но мама была очень красивой, привлекательной женщиной. А поскольку я пошла в нее, то понимаю ситуацию и мамины чувства так, как тебе не дано. Я знаю, что страсть сводит людей с ума. И принимаю это. Понять значит простить.

— Никогда не поверю.

— Ну и не верь. Мне-то что. Но если ты в это не веришь, всяко уж не поверишь в то, к чему это привело.

— К чему?

— Что толку тебе говорить, если ты не хочешь слышать?

— Ты должна мне сказать. Ты не можешь сказать только часть. Я тоже член этой семьи. Ну, говори же! А если не скажешь, то я улучу момент и, когда отец в следующий раз будет дома, расскажу ему все, что ты мне наговорила.

— Не расскажешь. Вот этого ты никогда не сделаешь. Признать себя сыном Рамзи! Может, папа тогда лишит тебя наследства. Придется тебе съехать и жить с Рамзи. Про тебя все будут говорить: ублюдок, дитя любви, бастард…

— Хватит словарем щеголять. Говори.

— Ну ладно. Я сегодня добрая и не буду тебя мучить. Маму убила Нетти.

Должно быть, вид у меня был такой странный, что Каролина оставила свои прихваты Торквемады[41]и продолжила:

— Ты же понимаешь, это только дедукция, хотя и в самом ее изощренном виде. Подумай: инструкции были очень четкие — маме ни в коем случае нельзя простужаться; значит, либо она сама открыла окна, либо это сделал кто-то другой; а сделать это могла только Нетти. Допустим, окна открыла мама — тогда это называется самоубийство; а если забыть о том, что Нетти справедливо называет англиканским пустозвонством, готов ли ты поверить, что мама покончила с собой?

— Но зачем Нетти стала бы это делать?

— Из любви, олух царя небесного. Это буря страсти, о которой тебе еще ничего не известно. Нетти любит папу. У Нетти очень страстная преданная натура. Мама обманула папу. Слушай, знаешь, что она мне сказала, когда мы оставили тебя одного попивать винишко? Мы долго говорили о маме, и она сказала: «За все про все, я думаю, для твоей мамы так лучше».

— Но это ведь не признание в убийстве.

— Я же не дура. Я поставила вопрос прямо — или настолько прямо, насколько это было возможно в той, довольно эмоциональной, ситуации. Я сказала: «Нетти, скажи мне правду, кто открыл окна. Нетти, дорогая, я никому ни-ни, ни словечка — это ты из преданности папе?» Она посмотрела на меня так странно, как никогда в жизни — а уж она-то по-всякому на меня смотрела, — и сказала: «Каролина, не смей больше никогда говорить такие ужасы, даже намекать на это не смей!»

— Ну так что тебе еще надо? Она сказала, что не делала этого.

— Ничего такого она не сказала! Если не она, то кто? Просто так ничего не бывает, Дейви. Все должно иметь объяснение. А это единственно возможное объяснение. Она не сказала, что не сделала этого. Она очень тщательно подбирала слова.

— Бог ты мой! Ну и бардак.