Разгрузившись, Трофим с трудом вытащил из телеги и передал Петру тяжелый, тщательно упакованный и увязанный сверток, приняв который, кожевник едва не уронил, не ожидая такой тяжести.

— Что это? — с удивлением спросил он у слуги.

Тот, вертя круглой головой по сторонам, чтоб не услышал кто, сообщил, что содержание поклажи ему неведомо, но ждет ее как можно скорее сам Максим Грек, которому и велено отнести ее. А поскольку Адашев сильно Петра хвалил, то выполнить это ему и поручено.

С этими словами, попрощавшись, сел Трофим в возок и уехал к своему хозяину. Петр, оставив сверток на крыльце, вошел в дом, чтобы позвать Спиридона. Одному было сверток не донести, да и знал ремесленник, что сын будет рад увидеть мудреца, — так же, как и он сам.

Максим был известным богословом, учился в Италии, принял пострижение на Афоне, в Ватопедском монастыре. Был приглашен в Москву великим князем Василием III, чтобы перевести на русский язык Толковую Псалтирь. Ученый, мудрый, добросердечный человек, он выступал против лихоимства, наживы власть имеющих за счет бедных, бесправных людей.

Петр вспомнил первое свое посещение ученого старца в Симоновском монастыре, его келью, наполненную книгами, рукописями и древними свитками, разных людей, собиравшихся возле него как возле учителя, знающего ответы на многие вопросы. Перед ним предстало смуглое лицо монаха, темные, все понимающие глаза, седые брови, усы и неожиданно черные волосы. Вспомнилась помощь, которую тот оказал Петру.

Кожевник поторопил Спиридона, набросил полушубок, надел шапку, взял крепкую веревку, чтобы приспособить сверток за спиной. Путь предстоял неблизкий, Петр хотел вернуться до ночи, потому шли лесом споро, стараясь выбирать тропинки, протоптанные дровосеками да охотниками.

Спиридон, глубоко уважавший Грека, был вне себя от счастья, радовался, что не только важное царское поручение выполняет, — все, что от посольских людей шло, он расценивал как прямое государево воление, — но и оказывает услугу святому человеку. Ввиду тяжести посылки они с Петром решили, что там спрятаны старинные книги.

Спиридон радостно забрал посылку у отца, ноша ничуть не тяготила его плечи. По пути парень даже песни удалые распевал. Однако Петр был молчалив и задумчив. Странным вдруг показалось это задание, о котором Адашев намедни ничего не сказал, а должен был, ежели оно важно так. Да и глупо им пешком, через лес, волочь такую ценность, если за каждым деревом лихой человек может повстречаться.

С другим гонцом, не один он доверия достоин, куда быстрее было бы довезти сверток на санях или в повозке, да с охраной. Уже почти уверенный, нечисто здесь что-то, сказать об этом сыну он все же не решился, чтобы раньше времени не тревожить. Да и жаль ломать ему такое радостное настроение, тем более, что и ошибиться можно в своих подозрениях.

Вдруг пошел мокрый снег, идти стало тяжелее. Уделяя все внимание дороге, не замечали они, что вьюном за ними, по кустам да по оврагам прячась, следует помощник Ипатова, — которому приказание было дано посмотреть, как ремесленник справится с поручением.

Боярин, увидев и послушав Петра накануне, да раньше справки о нем наведя, убедился, что тот человек твердой воли, преданности, будет служить Адашеву верой и правдой, не задумываясь. Ни перекупить, ни иначе перехватить его нельзя.

Однако такое положение совершенно не соответствовало планам Авксентия, тем более, что ремесленника поддержит и сын, и товарищ его, Клыков. Потому задумал он погубить кожевника здесь, в Москве, чтобы уже не отвлекать на него силы в дальнейшем. А поскольку, из-за тяжести посылки, пойдут Петр с сыном вместе, то и того ждет такая же участь. Располагал Ипатов и средством, которое наверняка вражьи души в лесу погубит, и которое они сами к нужному месту, покорные, как овцы, влекомые за заклание, доставят.

Снег повалил так плотно, такими большими хлопьями, что в двух шагах ничего стало не видно. Он приглушил все звуки, казалось, что бредут они в коконе безмолвия, отрезанные от всего мира. Вдруг Спиридон тронул Петра за рукав:

— Отец, гляди, вроде тени какие сквозь снег мелькают. Я давно заметил, да думал, кажется в такой круговерти. Ан нет, кто-то прячется в лесу, да все ближе к нам подступает.

Петр остановился, скинул с плеч веревки, на которых сверток крепился, поставил его между собой и сыном. Достал неизменный острый нож, который использовал в своем ремесле, и велел Спиридону приготовить такой же. Затем громко крикнул, не выказывая страха:

— Эй, добрые люди, что прячетесь за деревьями? Выходите, или о нужде своей расскажите, или идите своей дорогой. У нас нет ничего для вас ценного.

В ответ на его призыв со всех сторон послышался леденящий душу вой, возвышающийся постепенно от низкого, как далекий гром, урчания, до пронзительного жалобного плача, вроде издаваемого грешной душой, которую дьявол уволакивает.

Темная стена приблизилась, замелькали красные горящие глазки, кажущиеся крошечными на длинных волчьих мордах, покрытых коротким жирным мехом. Они стояли, сгорбившись, на задних конечностях, протягивая к путникам передние лапы — тонкие, похожие на птичьи, с четырьмя пальцами, что оканчивались острыми, как ножи, когтями.

— Да это корочуны! — воскликнул Петр.

Узнав его, духи лесные не напали. Один из них, видно, главный, чуть выступил вперед, ибо больше приблизиться было невозможно, твари почти касались путников. Скрипящим голосом он сказал, что похитил кто-то из их святилища лесного идола каменного, да в город увез. А теперь почуяли они, что истукан этот за плечами Петра лежит.

Каждое произнесенное кожевником слово сопровождалось скорбным воем, передние лапы, треща когтями, вздымались горестно вверх. Петр словами этими был удивлен до крайности. Не мог в толк взять, для чего Максиму Греку понадобился идол лесной. Но показалось ему, по искренности их горя, по всему поведению корочунов, что правду те говорят.

Однако не хотелось и посылку раскрывать. Ведь и возможность обмана исключить нельзя, мало ли что может быть в свертке, — что для глаз посторонних, тем более корочунских, не предназначено. Не собирался Петр при таких условиях и в схватку вступать, потому предложил:

— Я верю вам, лесные создания. Но мой господин строго-настрого запретил мне посылку открывать. Не могу нарушить приказ его, ведь если б леший вам запретил что, не ослушались бы его?

— И то верно, — согласно затрясли головами корочуны. — Однако что же делать? Не могли мы ошибиться, идол наш вот он, рядом, не можем мы снова его потерять.

И вновь головы закачались, ропот пробежал, кое-кто взвизгнул злобно и одобряюще. Чтобы не упустить из рук инициативу, кожевник быстро продолжил:

— Я предложу решение, не обидное ни для кого. Травница Прасковья, что в чаще, возле незамерзающего источника живет, всем вам известна, вреда не делала, честностью своей славится. Пойдем к ней, как она скажет, так и будет.

Поразмыслив, корочуны согласились, и толпа направилась к избушке целительницы. Наблюдавший за событиями Трофим, который из-за снега вынужден был подойти совсем близко, стоял, прячась за деревом и следя, чтобы ветер не доносил его запах до тварей. Сначала, как корочуны окружать путников принялись, от радости руки потирал, ожидая, что сейчас бойня начнется. Корочуны сожрут Петра с сыном, а он тем временем уберется из леса.