– От чего они умерли, точно не знаю, и когда они умерли – тоже, но в этой долгой гонке никто из них не выжил. Думаю, некоторые умерли по естественным причинам.

Я решил было спросить, какие причины смерти гренландских собак в Антарктиде считаются «естественными», однако тут фру Торкильдсен добавила:

– Некоторые сбежали.

Сбежали. Пока это лучший момент во всем повествовании. Мне захотелось послушать про тех, кто умудрился сбежать, но фру Торкильдсен не намеревалась заострять на них внимание.

– Сейчас речь идет вот об этих собаках, – она обвела рукой стаю на ковре, – пятьдесят две собаки, Шлёпик. Больше, чем рассчитывал Шеф, когда они прибыли в Антарктиду. И их разделили на четыре упряжки… Вот так.

Фру Торкильдсен не устает меня удивлять. Рассортировав волков по четырем большим группам, она достала сани. Они тоже из бумаги, сделанные по тому же принципу, что и волки. Сани эти напоминали маленькие корабли, и, в сущности, они и есть корабли. Корабли, на которых переплывают замерзшие моря.

– Вот теперь они готовы к путешествию, – сказала фру Торкильдсен. – Было лето, но все равно холоднее, чем здесь у нас бывает зимой. Минус двадцать пять. Прекрасные условия для собак. И собаки были довольны. По крайней мере, так пишет Шеф.

– В этом он прав. К сожалению.

– Собакам нравится тянуть сани?

– Нравится? Да гренландские собаки живут ради этого. Это единственное, что они действительно умеют. Их хлебом не корми, а дай тащить сани, пока во рту не появится привкус крови, да и потом тоже.

Мы, собаки, чем удобны? Тем, что если тебе хватит мозгов и терпения на несколько поколений, то можешь сам сотворить себе животное, нарочно приспособленное для выполнения самых тяжелых или глупых задач. Вспомните те извращенные варианты, которые успели за историю человечества придумать немцы. Вывести доберман-пинчера способен только кто-нибудь больной на всю голову, да в придачу еще и злобный. Согласны?

Я не вру: ездовым собакам нравится тащить сани, главное – чтобы им разрешили самим выбрать темп. Когда их гонят чересчур быстро, они выматываются и садятся на снег, и в худшем случае упряжку после этого не восстановишь. Если же они бегут слишком медленно, то начинается грызня и возня. Но когда собаки вошли в подходящий им темп, догнать их сможет лишь хороший лыжник.

– То есть ездовых собак в упряжке тебе не жаль?

– Хм… – Я задумался. – Гренландские собаки – существа незамысловатые, и если им нравится в упряжке, то почему бы этим не воспользоваться?

– Да, но если им это так нравится, почему Шефу приходилось их колотить?

Фру Торкильдсен – если вы еще сами не поняли – дама обстоятельная. Возможно, вы также поняли, что она имеет определенную склонность к драматизму, и эти два качества нередко сталкиваются, когда она рассказывает историю о собаках Шефа. Она рассказывает намного больше, чем я хочу узнать. Например, фру Торкильдсен точно известно, сколько галет было погружено на сани и сколько оставлено на складах к югу от избушки перед наступлением зимы. И мне пришлось уточнить:

– На складах? Это что?

– М-мм, как же объяснить… – пробормотала фру Торкильдсен. – Вот когда собаки закапывают косточку, чтобы съесть ее потом, – это то же самое. Помнишь, какой ты был несчастный, когда мы дали тебе огромный бараний хрящ? Ты как неприкаянный несколько дней бродил по дому с костью во рту и все искал укромное местечко. И сколько раз мы вытаскивали эту кость из-под подушек. Не помнишь, что с ней в конце концов сталось?

– Я ее закопал, только не помню где.

– Вот и на Южном полюсе они тоже сделали нечто наподобие. Летом, перед тем как выйти с упряжками, они соорудили чуть к югу склады. Чтобы вернуться – а еда и горючее их ждут. Уму непостижимо, как они умудрились их потом отыскать. Белые холмики, ничем не отличающиеся от других таких же. И никаких ориентиров, чтобы начертить карту, там не было. Белая плоская равнина – вот и все. Чтобы отыскать склады, они отметили их черными флажками.

– По-моему, в том, что они отыскали еду, ничего удивительного нет. Просто если собаки бежали тем же маршрутом, что и годом ранее, они просто шли по запаху.

– В такой мороз? После зимы? Вот уж сомневаюсь, Шлёпик, – поучительно проговорила фру Торкильдсен.

– Да что вы в этом смыслите? Тупая старуха.

– Паршивая шавка.

Похоже, для фру Торкильдсен все самое захватывающее в этой истории с Южным полюсом связано с едой. Может, ничего странного в этом и нет. Как говорится, повар от голода не умрет.

– Понимаешь, это математическая задачка, – растолковывала мне фру Торкильдсен.

– Нет, не понимаю, – честно признался я.

– Всех этих собак надо кормить, – она посмотрела на четыре упряжки на полу, – причем каждый день. Чем дольше экспедиция, тем больше еды надо взять с собой. А поскольку по дороге ничего съестного не будет, они вынуждены нести все съестное с собой. И если они возьмут с собой чересчур много и перегрузят сани, то потребность в еде у собак возрастет. А если возьмут недостаточно, собаки умрут с голоду.

О том, кто умрет от голода последним, у меня имелись вполне обоснованные подозрения, но я промолчал.

– Вот поэтому они и пересчитывали галеты, десятки тысяч галет они пересчитывали несколько раз. Они взвешивали порции для себя и для собак и, исходя из общего количества галет в санях и на складах, делали вывод, на сколько дней им хватит еды. Но был и еще один фактор… – Она умолкла, и в комнате повисла тишина. Наконец фру Торкильдсен снова открыла рот: – И этот фактор – собаки.

– Собачатина – тоже элемент этой математической задачки?

– Да.

– Тьфу.

– Может, сперва все было иначе, но со временем изменилось. Однако, прежде чем рассказывать дальше, напомню тебе кое о чем.

– А это обязательно? Эти ваши напоминания – невыносимая скучища. Может, лучше сразу перейдем к тому месту, где они едят собак?

– Шлёпик, ты должен знать: собак ели не только люди.

Ой, а вот тут что-то не сходится. Ведь фру Торкильдсен говорила, что других существ в антарктических льдах не было, так?

– Англичанины? – предположил я. – Или их пони?

Я к пони всегда с недоверием относился – по-моему, характер у них такой же, как у мелких собак.

Фру Торкильдсен медленно покачала своей иссиня-седой головой.

– Собаки, которых не съели, да, они сами ели собак.

– А-а, так это и есть напоминание? Что закон жизни гласит: «Сожри – или сожрут тебя»? Ясное дело, собаки ели друг дружку. Собаки – подобно людям – сожрут что угодно, если хорошенько проголодаются. А голодные они почти всегда.

– Имелся один показатель, насколько сильно собак мучил голод, – они тогда начинали есть дерьмо других собак. Человеческое дерьмо вошло в их рацион, еще когда «Фрам» шел по морю. Туалет возле зимовки представлял собой здоровенную яму в снегу, и яма эта сверкала чистотой, причем за право поддерживать в ней чистоту собаки дрались. Но, как уже сказано, когда собаки начинают есть собственное дерьмо, звоночек это тревожный.