– Запах? – не поверила фру Торкильдсен. – Нет, это вряд ли. Тогда я бы унюхала… – фру Торкильдсен поднесла книгу к носу, – а она ничем не пахнет. Разве что книгой.

– На ваше обоняние я бы полагаться не стал, – одернул ее я, – вы, бывает, даже в кучу вляпаетесь, да и то не чуете.

Будь фру Торкильдсен менее зашоренной, я бы на практике показал ей, как действует обоняние. Потому что действие его очень похоже на черточки на книге, пострадавшей от драконовой воды. Разница лишь в том, что вместо «пиу!» надо глубоко втянуть носом воздух и ощутить третье измерение запаха, а именно время.

Прошлое. Настоящее. Будущее. Необязательно в этом же порядке. Поэтому, как вы понимаете, расшифровка запаха может несколько затянуться. Поспешного шмыганья не всегда достаточно – иногда, чтобы картина получилась целостной, нюхать приходится долго и обстоятельно. Помните про это в следующий раз, когда будете нетерпеливо дергать поводок.

А вот и ответ на вопрос «Что теперь делать с библиотечной книжкой?». Ничего. Она, как и вчера, лежит на комоде, и я не удивлюсь, если она и завтра так будет лежать. Я про эту книгу тоже больше не упоминаю. В последний раз, когда я сказал о ней, фру Торкильдсен сразу помрачнела и «забыла» накормить меня перед сном. Для меня книга об Адольфе Хенрике Линдстрёме прекратила свое существование, однако это не снимает с повестки дня вопроса, который по-прежнему мучает фру Торкильдсен: что нам теперь делать? И тысячи других вопросов. Какое наказание ждет нас со стороны Библиотеки, если мы просто-напросто не вернем испорченную книжку? Какой властью обладает Библиотека? Как этим могут воспользоваться Щенок и Сучка? Можем ли мы обратиться за помощью к Домработнице? Успокаивая себя, я вспоминал, что в Доме у нас по-прежнему имеется оружие. Вот только я уверен – с тяжелым сердцем фру Торкильдсен решится стрелять в других Библиотекарей, поэтому лучше бы все это решилось более мирным способом. Кусать следует только тех, кто того заслуживает.

– В Гренландии собак запрягают веерным способом, – сказала фру Торкильдсен, – я тебе покажу, как это выглядит.

– Я в курсе, как это выглядит, – пробормотал я и понял, что скрыть злость у меня не получилось, – за кого вы меня вообще держите? За тибетского спаниеля? Мне это можно не показывать. И цуговый тип упряжки тоже. Я о нем и так все знаю.

– Надо же, – удивилась фру Торкильдсен. – Откуда тебе это известно?

– Понятия не имею.

– Ты же сказал, что знаешь про различные типы собачьих упряжек?

– Да, но не знаю, откуда это мне известно.

– Ну что ж, Шлёпик, тогда знай, что веерный тип Шеф отверг.

– Я в курсе.

– И почему – тоже знаешь?

Вот оно.

Потому что Шеф был манипулятором, который принудил собак подчиняться неестественной иерархии, чтобы закрепить свое превосходство над ними, – вот как я собирался было ответить, но фру Торкильдсен, приступившая к своему первому стакану драконовой воды, меня опередила:

– Лед, по которому они тащили сани, со стороны выглядел плоско, как танцплощадка, но на самом деле он полон коварства: под снегом есть глубокие трещины, куда собачья упряжка может запросто провалиться. Чтобы сократить вероятность этого, Шеф решил, что будет лучше поставить собак друг за другом, несмотря на то что никакой растительности вокруг и не было. И много раз это решение действительно спасало им жизнь.

Ну охренеть теперь.

– «Танцплощадка дьявола» – вот как окрестили они эти льды. Трещины во льду вызвали у Шефа единственный приступ патетики. Они почти превратили его в поэта. Эти трещины особенно поражают, если лечь на их край и вглядываться внутрь, – пишет Шеф, – у самых следов видна отверстая дыра в широкой трещине. Вначале она светло-голубая, но под конец в бездонной пропасти становится совсем черной.

Да Шеф у нас поэт.

– Шеф много про эти трещины пишет, – сказала фру Торкильдсен.

Она напала на след. Фру Торкильдсен все правильно почуяла.

– Я считаю их символом той ситуации, в которой он сам оказался, возглавив этот грандиозный проект и поставив все на карту. Это его собственный страх перед падением. Такое очень свойственно мужчинам. Каждый раз, делая шаг, Шеф думает о том, что его ждет, если он не доберется первым до Южного полюса и не вернется первым же назад. В этом случае лучше смерть в ледяной расщелине.

– Возможно, к этому его побуждает монотонность. Их экспедиция к Южному полюсу разнообразием событий не отличается, – предположил я.

Фру Торкильдсен разубеждать меня не стала:

– День за днем – в санях, за спинами бегущих по льду собак. Со всех сторон плоская белизна, а солнце никогда не заходит за горизонт. Погода то хуже, то лучше, но холод никуда не исчезает. И каждый день одно и то же. Достать палатку. Установить палатку. Все как за день до этого. По плану. Собаки пробегают отмеренные им километры, порций еды достаточно, склады расположены там, где и должны быть. Если бы не мучивший его кошмар, в котором капитан Скотт со своими мотосанями становится первооткрывателем Южного полюса, то вся эта экспедиция для Шефа была бы чисто пасхальными пока-тушками.

– Ну да, ведь так оно и есть, разве нет? Отправляются на покатушки. На прогулку. Строго говоря, они просто гуляли с собаками, пускай и слегка претенциозно.

– Пока не уперлись в стену.

– И когда это случилось?

– Сейчас.

Стена была десять тысяч футов высотой. А фру Торкильдсен говорит, что это высоко – стена заканчивается примерно на той же высоте, где летают самолеты, хотя их я тоже никак не могу углядеть. Стена росла в течение многих тысячелетий, ее строили лед и снег, а ветры полировали ее, и в стене этой полным-полно подлых трещин. Здесь, у подножия холма, располагался последний склад, здесь заканчивалась карта. Оставшийся путь до Южного полюса представлял собой последнее белое пятно в мире.

Это смахивало на азартную игру. Они по четыре раза пересчитывали галеты, желая удостовериться, что козыри у них на руках, но следующий шаг все равно вел их к верной смерти.

Собаки, мало того что смертельно усталые, теперь, после того как сани, то одни, то другие, почти исчезали в трещинах ледника, были дико напуганы. Сейчас, когда непослушные, больные или возбужденные собаки скрылись подо льдом, стая на каминной полке выросла.

Наказание Домработницы

Домработница мне по-настоящему нравится. Сперва ее постоянно меняющийся облик сбивал меня с толку, но позже я осознал, что именно в изменчивости и кроется суть Домработницы. И к чему вообще такому благородному существу, как Домработница, ограничивать себя единым обликом?