Сегодня Домработница явилась в виде молодого – по меркам Домработницы – мужчины. У него имеются маленькая дочка и возлюбленная, которая никак не определится, чего ей надо от этих отношений, а еще он мечтает стать водителем «скорой помощи». И все это я унюхал. Ладно, шучу! Он просто выложил все это фру Торкильдсен, а та слушала его словно зачарованная и кормила коричными рогаликами. Дом сверкает, как всегда бывает перед приходом Домработницы, поэтому у Домработницы есть время помочь фру Торкильдсен там, где сама она не справляется, – убрать садовую мебель.

Домработница пошел в сад, а я увязался за ним. Движуха – это всегда хорошо. Любая. Три стула и маленький столик. Работа немудреная, но Домработница все равно улучил минутку, спрятался за сараем и закурил.

– Ты же не настучишь, Шлёпик? – ухмыльнулся он.

Я не ответил. Лучше так, чем признаться в том, что я не понимаю, о чем он вообще. И я завилял хвостом – старался вилять как можно спокойнее, хоть у меня это и не выходит. Моя цель – чтобы хвост двигался с элегантностью, присущей крыльям крупной хищной птицы, однако получается больше похоже на дворники на лобовом стекле.

А потом Домработница выпустил из ноздрей дым, и тут до меня дошло! Усевшись в белое пластмассовое кресло, он курил пряности!

– Ясное дело, не настучу, – пообещал я.

Домработница закашлялся. Я дождался, когда кашель утихнет. По той или иной причине сердце у Домработницы вдруг заколотилось с бешеной скоростью, и он, вытаращив глаза, уставился на меня так, словно я – единственная собака на земле.

– Это останется между нами, – добавил я, глядя ему прямо в выпученные глаза, – кстати, у тебя не найдется еще… ну, вот этого? Не знаю, как оно называется. По-моему, фру Торкильдсен оно тоже не помешало бы. Как ты, наверное, понял, она чересчур злоупотребляет драконовой водой, а тело у нее миниатюрное.

– Ты разговариваешь… – Домработница поднялся.

– Я могу заплатить, – продолжал я, – мне известно, в каких книгах фру Торкильдсен прячет деньги – в «Будущем Америки» Герберта Уэллса и сборнике Роберта Бёрнса. Обе стоят справа от каминной полки. Она ни в жизнь не заметит. Мне, честно говоря, вообще кажется, что она про эти деньги позабыла.

– Ты разговариваешь! – повторил Домработница.

– Я бы и сам это сделал, но, как видишь, больших пальцев у меня нету, а потому достать книгу с полки – проект, обреченный на неудачу.

– Ты разговариваешь! – еще раз сказал Домработница, после чего развернулся и ушел, причем отчего-то крайне поспешно.

После ухода Домработницы фру Торкильдсен опять играла роль ангела смерти. Спокойно и размеренно она поднимала с пола бумажных волков. Один. Два. Три. Она подняла четвертого. Еще один. И еще один. И еще. И еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один. Еще один – этот самый последний. Все они уместились в ее худеньком кулачке.

– Двадцать четыре, – сказала фру Торкильдсен, – их убили в конце восхождения те самые люди, которые несли ответственность за их жизнь.

– Старая добрая бойня, – проговорил я.

Банально, я и сам это слышал, но что еще мне было сказать? Что я в ужасе? Можно, конечно, было и это сказать, но на самом деле это неправда. Фру Торкильдсен рассказала мне о великой резне, которая свершилась, когда люди и собаки после многих дней изнуряющего подъема наконец очутились на плато, однако случившееся меня ничуть не удивило. Если бы я управлялся с числами, как фру Торкильдсен, то, подсчитав галеты и порции, понял бы, что вычисления не сходятся и что стратегия Шефа снова основывалась на избытке собак.

Чувства меня захлестнули, но позже. Теперь же основное место занимали факты, и к тому же я не из тех, кто дает волю чувствам, разве что когда особенно голоден, а сейчас не тот случай. Наоборот – я сытый. И мне тепло. Вероятность того, что фру Торкильдсен без предупреждения пустит мне пулю в череп, ничтожно мала. Я в безопасности, а такой собаке, как я, больше ничего и не требуется.

– Если собаки догадались обо всем не сразу, то уж наверняка осознали, что произошло, когда на ужин им подали их же убитых товарищей, – сказала фру Торкильдсен, открыв страничку, помеченную желтым флажком.

Вот уж забавные чувства испытывает библиотечная книга, оказавшаяся дома у фру Торкильдсен.

Сегодня на шоу доктора Пилла: Библиотека, в которой я всю жизнь проработала, закрывается, но, к счастью, я скоро умру!

Наверное, так называлась бы программа доктора Пилла про фру Торкильдсен, сними он такую программу. По крайней мере, если бы ей предложили придумать название.

А вот если бы название придумывал Щенок, то, боюсь, шоу называлось бы так: Моя одинокая старуха-мать напивается до беспамятства, а я не знаю, как к этому относиться!

Название от Сучки: Моя свекровь – зажившаяся на этом свете старая ведьма, которая лишила нас крыши над головой и, ко всему прочему, еще и в глаза мне не смотрит!

И от Кутенка: Биииип!.. Биииип!.. Бииип!.. Биииип!.. Биииииииип!.. Бум!

А я? Какое название выбрал бы для шоу доктора Пилла я, да так, чтобы привлечь широкие массы? Ответ на этот вопрос существенно зависит от того, в какой день меня спросят. Вот первое, что приходит в голову:

Мне кажется, у меня был секс, но я не уверен, а девушка потеряла ко мне интерес, поэтому точно мне не узнать.

Хозяйка кормит меня плохой едой, а когда я пукаю, она еще смеет жаловаться!

Я чересчур жирный, потому что слишком люблю людей!

Там, на углу, ротвейлер. Он дико меня бесит. Чтоб он сдох!

Я боюсь умереть от голода. Прямо сейчас!

Библиотекарь в меня влюбилась, и я боюсь, что фру Торкильдсен умрет, узнав об этом.

Последний пункт я добавил в список сегодня. К нему я еще вернусь, но сначала объясню, каким образом список этих придуманных названий раскрывает мою главную проблему: в моей жизни не хватает врагов.

Противников, как это называется у тех людей, которые не дерутся. Мы с фру Торкильдсен заодно, это неоспоримо, но я все равно не понимаю, против кого, помимо ее невестки и Иисуса Христа, мне следует быть. И, если уж на то пошло, Иисус-то в последнее время нам с ней не особо досаждает, поэтому остается Сучка, главный и единственный враг фру Торкильдсен. В эти дела мне встревать неохота. Да, упомянутого выше ротвейлера я ненавижу, однако совсем недолго, ровно те несколько минут, когда, проходя мимо, вынужден выслушивать его лай. Все остальное время я его не ненавижу – только разве что если вдруг начну сокрушаться о проклятом прошлом или проклятом будущем. К тому же он лишь тупая псина. А тупых псин в мире пруд пруди. А может, мой враг, мой противник – это Щенок?

Ох, надеюсь все же, что нет. Мне он ничего плохого не сделал, хоть и надоедает своей матушке, подсовывая ей всякие бумажки и заводя разговоры о том, как оно все будет. Очень хотелось бы, чтобы он не принимал тот случай с Сатаном Свирепым близко к сердцу.