— А ты, наверное, не веришь…

Он нахмурился.

— Знаешь, Алена, мне все равно. Это твоя жизнь, а у меня, честно говоря, и своих проблем хватает.

— У тебя…

В этот момент он потянулся через стол за сахарницей, наклонился над ней, и она почувствовала его дыхание — близко-близко, увидела глаза и вдруг разглядела на сером фоне мелкие черные точки… А он, случайно коснувшись рукой ее пальцев, внезапно замер. Перед глазами мелькнула и исчезла другая картина — светловолосая девушка на фоне голубого неба… Через секунду он уже размешивал сахар в чашке.

— Но ведь ты обо мне совсем ничего не знаешь.

Алена задумалась, услышав эти слова. На самом деле, она ничего о нем не знала — только его имя. И еще то, что на стене в его комнате висит фотография девушки.

— На самом деле, я о тебе ничего не знаю. Я даже не знаю… Не знаю, где ты спал в ту ночь.

— В ту ночь? — Его брови медленно поползли вверх. — В какую ночь?

— В ту самую, — она почувствовала, что слегка краснеет, и еще сильнее рассердилась на себя за это, — когда я пришла к тебе, а утром очнулась на диване…

Он смотрел на нее, и она видела, как непонимание и удивление в его глазах постепенно вытесняют искры смеха — совсем неуместного, как ей показалось.

— Не вижу в этом ничего смешного, — ответила она на его невысказанный вопрос, нахмурясь, — может быть, ты мне все-таки ответишь…

— Прямо как в мексиканском сериале. Сначала девушка пыталась утопиться, а потом она потеряла память… Теперь тебе только остается выяснить, что ты беременна.

Услышав эти слова, Алена вздрогнула, словно он ее ударил.

— Я не потеряла память. И вообще… Твоя вечная ирония неуместна. Тебе всегда смешно, ты или смеешься, или злишься… И все.

— А что, по-твоему, это не самый лучший вариант? — серьезно спросил он. — Или ты считаешь, что гораздо комфортнее чувствовать себя вечно несчастной и любить себя за это?

— Любить себя за это? — переспросила она. — Я тебя не понимаю…

— Понимаешь, Алена. Прекрасно понимаешь, Ведь ты упиваешься своим несчастьем, ты страдаешь ради страданий. Страдаешь, потому что тебе это нравится. Не пойму только почему? Жизнь от этого кажется интереснее или ты просто любишь, чтобы тебя жалели?

— Да с чего ты взял? — все еще не понимая, насколько серьезно он говорит, спросила она.

— Видно. Невооруженным глазом, — ответил он, поднявшись, — ты видела ту фотографию на стене?

Он спросил это совершенно спокойно, а Алена вдруг почувствовала, что не хочет отвечать на этот вопрос, не хочет разговаривать об этом и знать, кто она, та девушка на фотографии… Это открытие настолько сильно поразило ее, что некоторое время она не могла вымолвить ни слова.

— Ты не могла ее не видеть. Знаешь, кто это?

Алена вспомнила далекий вечер — когда они вдвоем с подругой Милой сидели у нее в саду и та рассказывала ей о своей жизни, о любви, тогда показавшейся Алене неслыханным преступлением — в тот момент она точно так же боялась каждого слова, ей хотелось просто заткнуть уши и убежать, чтобы не слышать, не знать… Сейчас с ней происходило то же самое — но она никак не могла понять, откуда взялось это странное чувство. А он, уже не ожидая ее ответа, продолжал:

— Это моя жена.

— Ты женат? — удивилась она и в тот же момент почувствовала, что ей не стоило задавать этот вопрос. Его лицо — такое близкое и в то же время чужое — долго стояло у нее перед глазами после того, как она услышала его ответ:

— Был женат. Но моя жена погибла два года назад. Во время пожара. Ее звали Полина.

— Продукты в холодильнике. Сообрази что-нибудь, я к обеду вернусь.

Он захлопнул дверь, она задвинула щеколду и прислонилась к стене. Прошедшая без сна ночь казалась теперь далекой и нереальной. Алена никак не могла избавиться от странного ощущения, которое с каждым днем было все настойчивее: как будто чья-то неведомая ей сильная воля с определенного момента повелевает ее Жизнью. И вот теперь — продукты в холодильнике, сообрази что-нибудь, я скоро… Черт возьми, что же происходит? Какие продукты, как она здесь оказалась и почему до сих пор… Но с другой стороны, новый побег был бы полной глупостью. Пойти ей все равно некуда, никакой гарантии того, что Максим наконец появится, у нее нет и быть не может… Сердце снова заныло при воспоминании о нем. Она даже и думать не хотела о том, что он, возможно, уехал в Египет и вернется не скоро, а может быть, никогда не вернется… Она не хотела об этом думать, но и воспротивиться этим мыслям не могла. Словно кадры ожившей кинохроники, перед глазами вставали моменты их первой встречи, его глаза — снова и снова. Его записка… Может быть — эта мысль уже давно жила в самой глубине ее подсознания, но она всеми силами не давала ей прорваться наружу, чувствуя, что прорыв может обернуться смертельным финалом, — может быть, он и думать о ней забыл, заставил себя забыть… «Мы всегда будем вместе» — вспоминала она его слова и не могла в них не верить. Ей хотелось верить, а все то, что было написано на бумаге, ей, наверное, просто приснилось…

Звуки кипящей в чайнике воды отвлекли ее от грустных размышлений. Улыбнувшись, она отправилась на кухню — готовить обед. Все это странно и необъяснимо, но тем не менее она должна была это сделать хотя бы из благодарности к человеку, который приютил ее в своем доме, причем сделал это совершенно бескорыстно.

Разрезая сочную морковь на узкие, длинные и ровные полоски, она вспоминала прошедшую ночь. Она напоминала ту ночь в поезде — только с точностью до наоборот. На этот раз она была в роли молчаливого слушателя, а Саша, словно забыв о ее присутствии, говорил. Рассказывал о том, как познакомился с Полиной, как они поженились, какая она была… «Как сильно он ее любил, — подумала Алена, — и… любит, до сих пор любит». Сердце сжималось от жалости, от бессилия помочь человеку — но, с другой стороны, она видела, что с каждой минутой ему становится как будто легче. Он оборвал свой рассказ внезапно, как будто оборвалась пленка, спрятанная где-то внутри, и снова стал прежним — колким, ироничным, насмешливым. Алена уже не обижалась на него за то, что он называет ее утопленницей, бесхвостой русалкой, улыбалась в ответ на его улыбку, чувствуя, что с этого момента они стали друг для друга чем-то большим, чем просто знакомые, и снова удивляясь тому, как такое могло случиться.

Через пару часов обед был готов, посуда перемыта — дел на кухне больше не оставалось, и она отправилась в комнату, прилегла на диван. На нее смотрели все те же глаза, которые она вдруг так отчетливо представила себе в дыму пожара… Они словно кричали, молили о спасении… Но потом внезапно она поняла, что это — она, она сама задыхается в этом замкнутом горящем пространстве, а совсем близко стоит он — ее Максим, протягивает к ней руки, но почему-то не двигается с места — только молча и равнодушно смотрит на то, как она умирает…

— Максим! — закричала она и вдруг почувствовала, как чьи-то сильные руки схватили ее и вытащили из огненной пропасти. Она открыла глаза.