С. К. Нарышкин имеет от новой императрицы подробную инструкцию о целях своего пребывания, характере поведения, но остается по-прежнему равнодушным к возможности сделать блестящую карьеру. Он не скрывает нежелания менять приглянувшийся ему Париж, где у него завязались самые дружеские отношения с русским посланником, поэтом Антиохом Кантемиром, с Дидро, со скульптором, будущим автором Медного всадника Э. М. Фальконе. Он откровенно тяготится условиями дипломатической службы и с радостью уступает через полтора года место новому посланнику.

В середине 1743 года С. К. Нарышкин в Петербурге. Современники много говорят о его предполагаемом назначении — называются должности президента Академии наук или даже государственного канцлера вместо А. П. Бестужева-Рюмина. На деле все кончается тем, что Елизавета Петровна посылает С. К. Нарышкина встречать направлявшуюся в Россию принцессу Ангальт-Цербстскую Амалию с дочерью, которой предстояло стать Екатериной II, а затем дает своему родственнику звание гофмаршала двора великого князя Петра Федоровича — Петра III.

М. И. Пыляев в «Старой Москве» пишет, что «Семен Кириллович был первым щеголем в свое время. В день бракосочетания Петра III он выехал в карете, в которой везде были вставлены зеркальные стекла, даже на колесах. Кафтан его был шитый серебром, на спине его было нашито дерево, сучья и листья которого расходились по рукавам». С неменьшими причудами был обставлен и московский дом Нарышкина на Старой Басманной.

Славился С. К. Нарышкин не только своею любовью к щегольским нарядам и внешностью, но и театральными увлечениями. Автор многочисленных и популярных в свое время пьес, он имел превосходно поставленный крепостной театр, в котором любила бывать Екатерина II, и оркестр роговой музыки, идея которого принадлежала придворному музыканту, капельмейстеру Иоганну Маршу. С. К. Нарышкин сумел переманить И. Марша к себе. И когда в 1757 году музыкант смог показать слушателям свое детище впервые в полном блеске, нарышкинской роговой музыке начали подражать во всей России. Кстати, в том же году С. К. Нарышкин получил чин генерал-аншефа, звание обер-егермейстера и назначение присутствовать в Придворной конторе.

Не меньшую известность принесла С. К. Нарышкину связь с Дидро. Мечтой Екатерины II с первых же дней ее единовластного правления было прослыть в Европе просвещенной монархиней, доказать благодетельность своего далеко не прямыми путями достигнутого правления. Насильственная смерть свергнутого мужа — Петра III, убийство находившегося в пожизненном одиночном заключении императора Иоанна Антоновича, история похищения и гибели в стенах Петропавловской крепости так называемой княжны Таракановой — все средства, которые использовала на пути к власти Екатерина, должны были быть прикрыты теми высокими идеалами всеобщей пользы, которые императрица усиленно и многословно обсуждала в переписке с французскими просветителями и энциклопедистами. Она сразу же делает попытки заманить Дидро в Россию. Предлагает ему средства для окончания издания энциклопедии, позднее приобретает его библиотеку, оставляя книги в пожизненном пользовании Дидро и притом выплачивая ему жалованье императорского библиотекаря.

Несмотря на все эти широкие жесты монархини, Дидро долго колебался, принять ли ее приглашение, и кто знает, не С. К. Нарышкин ли сумел убедить в конце концов недоверчивого энциклопедиста! Дидро приехал из Парижа в Петербург вместе с Нарышкиным и даже в его коляске. Более того, долгожданный гость поселился на все время своего пребывания в Северной столице в нарышкинском доме, напоминавшем скорее дворец. Екатерина не только не возражала. Ей представлялось, что у такого хозяина Дидро составит себе нужное императрице представление и о Петербурге, и о том расцвете наук и искусств, который ей хотелось представить Европе.

Проведший детство в Москве, Братцеве и Свиблове, С. К. Нарышкин, тем не менее, был в глубине души петербуржцем и уделял своим подмосковным имениям слишком мало внимания. За несколько лет до возведения в звание обер-егермейстера, в 1754 году, он продает Братцево своим незамужним сестрам Авдотье и Наталье Кирилловнам. В Третьяковской галерее хранится интереснейший портрет девочек Нарышкиных вместе с их матерью Анастасией Львовной. В зелено-сером, затканном яркими цветами парчовом платье, подпоясанная желтым кушаком с жемчужными кистями, в высоком головном уборе, хозяйка Братцева выглядит одной из тех модниц петровских ассамблей, чьи наряды поражали своей роскошью воображение иностранцев. Фасон платья Анастасии Львовны повторяется и в костюмах маленьких Авдотьи и Натальи. Старшая сестра имеет пышную прическу, а головка младшей украшена пышным убором из алых страусовых перьев.

Согласно составленному Обществом истории русской усадьбы списку владельцев Братцева именно в 1754 году село ушло из нарышкинской семьи. Документы же свидетельствуют об ином. Авдотья и Наталья Кирилловны — девочки с портрета неизвестного художника петровских лет — не только владели родовым поместьем, но и предпочитали постоянно жить в нем. В год награждения Семена Кирилловича высокими чинами они одновременно лишились старшей своей сестры, Татьяны, бывшей замужем за генерал-адмиралом князем М. М. Голицыным, и третьей по возрасту сестры, Софьи Кирилловны, только что потерявшей мужа, барона Сергея Григорьевича Строганова, запечатленного на превосходном портрете первого русского «персонных дел мастера» Ивана Никитина. Единственным сыном последних и был Александр Сергеевич Строганов — будущий президент Академии художеств. Именно ему тетки завещали Братцево, ставшее его собственностью в 1770 году. Эта дата подтверждается надгробной надписью в московском Высокопетровском монастыре. Авдотья Кирилловна умерла первой, Наталья Кирилловна — второй, в 1770 году, и была похоронена, как и все Нарышкины, в усыпальнице семьи — трапезной церкви Боголюбской Божией Матери Высокопетровского монастыря, где уже в наши дни столько лет проходили репетиции, располагались душевые и сауны танцевального ансамбля «Березка».

Заметка в энциклопедическом словаре «Москва» называла временем появления Строгановых в Братцеве конец XVII века, то есть двадцатью с лишним годами позже, а эта неточность могла иметь принципиальное значение.

Главный, поныне существующий усадебный дом, превосходно нарисованная десятиколонная ротонда в парке, обновленный характер церкви заставляли думать об очень талантливо осуществившем их строительство зодчем. В свою очередь, имя Строгановых невольно заставляет обратиться к строителю Казанского собора и Горного института в Петербурге А. Н. Воронихину, бывшему крепостному, а может быть, и члену этой семьи. Слухи настаивали на прямой родственной связи А. С. Строганова с выдающимся архитектором. Так или иначе, связь А. С. Строганов — А. Н. Воронихин сомнению не подлежала, другое дело — связь Строганова с Братцевом. Здесь семейная хроника вносила существенные и любопытные поправки.

Молодость А. С. Строганова проходит за границей. В 1752 году отец отправляет получившего прекрасное домашнее образование девятнадцатилетнего юношу в Швейцарию для завершения обучения. Несколько лет ему читают лекции лучшие профессора Женевы. Затем он отправляется путешествовать по Италии, руководимый своей страстью к истории искусства и к коллекционированию — именно тогда было заложено основание его превосходного собрания живописи. Еще два года А. С. Строганов отдал изучению металлургии, специально занимаясь в Париже химией и физикой. Вернувшись из-за границы, он не застал в живых отца, а вскоре потерял мать. Заботу о его будущем взяла на себя императрица Елизавета Петровна, благоволившая к Строгановым. Она находит для А. С. Строганова невесту — близкую свою родственницу, дочь вице-канцлера М. И. Воронцова и своей любимой двоюродной сестры Анны Карловны Скавронской.