– Э? – сказал он, вытирая рукавом лицо. – Что ты говорил?

– Работа почти закончена, мегас архон, – ответил Феон, хотя он ничего не говорил. – Осталось пересчитать только те, что у вас.

Он указал на корзинку со свитками слева от старика. Справа стояла другая, более полная корзинка с уже проверенными документами. Сфрандзи потер свою клочковатую белую бороду.

– Мне нужно… Не помню…

Он взглянул на первую корзинку в ряду, слева от Феона, где остался только один свиток.

– Ты быстр, молодой Ласкарь. Но твоя семья всегда была такой. Я учился с твоим дядей… Нет, должно быть, с твоим двоюродным дедом, Феофилом. Он побеждал во всех состязаниях в беге. – Старик улыбнулся. – Он еще жив?

– Нет, мегас архон.

Феон постучал по наполовину заполненной корзинке, стоящей между ними:

– Вы желаете это проверить?

Дрожащие пальцы потянулись, отдернулись.

– Я доверяю твоим дополнениям, молодой Феофил. Тебе осталось добавить только одно, последнее, верно?

Феон не стал поправлять имя, просто потянулся за последним куском пергамента. Все переписи делали монахи, и эта, из окрестностей Старого Буколеонова дворца, была написана таким же аккуратным и красивым почерком. Но красота не могла скрыть скудность чисел.

Свиток вновь скрутился; Феон бросил его в другую корзинку, протянул руку, сдвинул три костяшки. Сфрандзи прищурился на абак, сглотнул:

– Готово?

– Да. Вы хотите узнать счет?

Старик нервно огляделся. Ближайшие люди находились за толстыми дверями и стенами.

– Напиши его для меня, сын мой, – шепотом приказал он, надевая толстые очки. – Напиши на латыни. Немногие нынче могут ее читать.

Феон посмотрел на абак, обмакнул перо, выписал числа. Потом высушил чернила, сложил документ, протянул его – и стал ждать.

Сфрандзи не сразу развернул бумагу; он держал ее, будто мертвое, отвратительное насекомое. Потом глубоко вздохнул и открыл.

Феон внимательно следил за ним. На бумаге было тринадцать символов; прочитать их не требовало много времени. Но старик изучал их, словно только что найденный фрагмент из Гомера, читал, перечитывал… Лишь легкий тик под левым глазом выдавал его чувства, хотя, возможно, этот тик был и раньше, незамеченный среди других.

Сложив документ, Сфрандзи снял очки, потер переносицу, заговорил:

– Где император?

– Встречается на стенах с вождями обороны.

Старик кивнул, оперся на стол, поднялся.

– Тогда пойдем и расскажем ему, сколько человек для защиты стен у него есть.

Он покачнулся, снова ухватился за дерево. Устояв, посмотрел на свиток, зажатый в руке.

– Сожги его, – сказал Сфрандзи, протягивая пергамент. – Сожги промокательную бумагу. И ту, что ты подкладывал снизу.

Феон забрал кусок пергамента.

– Он вам не нужен?

Рев старика застал его врасплох.

– Ты думаешь, единожды увидев эти числа, я смогу когда-нибудь забыть их? – крикнул Сфрандзи. – Они отпечатаны здесь, – он указал на голову, – и здесь, – ткнул пальцем в грудь. – Может, для тебя, Феон Ласкарь, я старый дурак, но я могу прочесть погибель не хуже молодого и скорого вроде тебя.

Старик схватил посох, прислоненный к столу.

– Дай мне руку, – пробормотал он, ярость его угасла. – Пойдем и разобьем императору сердце.

* * *

– Ты похож на сороконожку, забравшуюся под мой нагрудник, – ревел Джустиниани, – когда я, посреди драки, не могу сдернуть его и раздавить тебя!

– Простите за такую докучливость, Командир, – ответил Григорий, – но вы сказали, что поговорите с императором…

– В те нечастые разы, когда я беседую с императором Константином, сын мой, нам приходится обсуждать кое-какие иные дела, кроме платы наемникам.

– Тем не менее вы обещали…

– Тем не менее? В задницу твое «тем не менее». Я обещал, что попробую, и я так и сделаю.

Огромный генуэзец уставился на него и продолжил с явной насмешкой:

– Прости меня, Зоран, если я немного отвлекся. Я пытаюсь вычислить, как спасти этот гребаный город от турок!

Григорий открыл было рот, но быстро закрыл его. Это был уже третий подобный разговор, и каждый – горячее предыдущего. Любые его слова вызовут только новый приступ гнева. Проблема заключалась в том, что Джустиниани больше не был простым предводителем отряда наемников, озабоченным только их благополучием. Когда он прибыл, его встретили не только приветствия такому сильному отряду подкрепления. Его обширный военный опыт заставил Константина немедленно назначить Джустиниани главнокомандующим всей обороны города и всех сил в его стенах. С этого момента поиск золота для выполнения обещания отошел на задний план.

Джустиниани поднял руки, и слуга повесил ему на пояс огромный меч.

– Амир, там еще дождь? – крикнул генуэзец.

Сириец у окна обернулся:

– Похоже на потоп, когда Нух собирал зверей. Подождем еще немного, и придется грести навстречу.

– Хотелось бы. Лучше палуба под ногами, чем огузок в седле.

Джустиниани пригнулся, чтобы слуга мог накинуть ему на плечи толстый шерстяной плащ, потом схватил со стола широкополую шляпу, нахлобучил себе на голову и обернулся к Григорию:

– Вот что я тебе скажу, Зоран. Я собираюсь встретиться с императором на стене. Если ты пойдешь с нами и будешь маячить в уголке, как потрепанный ворон, я могу улучить момент и попросить у Константина немного золота. Хотя говорят, что император беден, как мышь, он приказал, чтобы богатейшие жители города немедля передали ему половину своего состояния. Если они это сделали, в чем я сомневаюсь – у этих греков карманы длиннее бород, а руки короче членов, – тогда он, возможно, отыщет пару сотен дукатов, чтобы заткнуть твое карканье.

– Три сотни дукатов, Командир, – процедил Григорий сквозь зубы.

Он задумался. Ему очень не хотелось покидать казармы, не говоря уже об участии в такой встрече. Слишком многие рядом с императором – не говоря уже о самом Константине – знали прежнего Григория Ласкаря. И даже если кто-то сомневался в его измене, он по-прежнему был изгнанником, которому запретили возвращаться под страхом смерти. В то же время он знал, что, если не будет торчать на виду у Джустиниани, тот мгновенно забудет о нем. И он никогда не выберется из Константинополя с причитающимися ему деньгами. Поэтому Григорий вздохнул и кивнул:

– Я пойду.

– Хорошо! – воскликнул генуэзец, хлопнув его по спине; гроза миновала. – И раз уж тебе приходилось участвовать в нескольких осадах, не откажешь ли ты нам в любезности и дашь совет? За пару лишних монет?