Этого человека надо обидеть‚ и сильно обидеть‚ чтобы выказал нутро. Уходит прочь‚ как на вывихнутых ногах. Со спины заметно‚ какие слова произносит‚ с какой яростью.

– Вот уж не ожидала…

– Я тоже.

Журчит из приемника по соседству: "Хамас принял на себя ответственность... Трое погибли. Двое при смерти. Десятки в шоковом состоянии..."

– Мои клиенты‚ – поясняет женщина. – Страхи. Бессонницы. Истерики.

– А если нет взрывов‚ с кем имеете дело?

– Взрывы бывают всегда. Только их не слышно. Работаем. Восстанавливаем гармонию в душах. Порой они соскакивают в иной мир – этим занимаются психиатры.

– Мир иных гармоний – это замечательно!.. Зачем их трогать? Что можно предложить взамен?

– Иных гармоний не бывает.

– Как знать‚ – говорит Шпильман. – У меня был сосед‚ который ложился в постель и засыпал с улыбкой на лице. Просыпался под утро – улыбка еще держалась. Жена забеспокоилась‚ отправила мужа на лечение: улучшение есть – улыбки нет.

Вступает Моцарт. Начало сороковой симфонии – опошлили‚ поганцы! Отвечает без теплоты в голосе:

– Сижу у моря. Разговариваю. Мой доклад завтра.

Вот телефон‚ который изобрели ревнивцы. Вот женщина‚ прекрасная видом‚ закрытая на сто замков‚ – не достучаться‚ не взломать затворы‚ не утянуть за собой в наготу молчания. Можно‚ конечно‚ попытаться‚ но где взять большую любовь и великое терпение‚ чтобы нежно‚ бережно‚ по обожженной коже?..

Шпильман говорит‚ как расшифровывает письмена:

– Дух противоречия повышен. Чувство привязанности подавлено. Приручаемость под сомнением. Женщина категорических взглядов и оценок – с таким характером не войти в детство.

Бывают слушающие и бывают говорящие – она слушает.

– В детство? – переспрашивает.

– В детство.

Появляется сослуживец. Сухокожий‚ остроглазый‚ стремительный – ящерицей по жизни.

– Вот вы где!

А кажется: "Старик‚ эта женщина не для тебя..."

Смотрит на нее‚ говорит негромко‚ с внутренним напряжением‚ словно взнуздал себя и сдерживает с трудом:

– Ты спросила. Я подумал. И могу ответить. Исполнить свой долг – это не самое трудное. Труднее понять‚ что он означает.

Этот человек моложе Шпильмана‚ и он им мешает. Его не приглашают присоединиться‚ а потому уходит в темноту‚ уносит весомую печаль.

Шпильман сообщает:

– Его выдают руки. Пальцы рук. Они беспокойны. Этот человек грызет ногти.

– Грызет‚ – подтверждает она.

– Облекся в черное сукно пиджака‚ упрятал себя в бороду‚ сверху надвинул кипу‚ но страсти бушуют‚ разрывая на части‚ и кипа подскакивает‚ как на чайнике‚ от вскипающих желаний. Вот о ком следует беспокоиться.

Проглядывает изумление на ее лице‚ большеротость подростка – отголоском далекого детства‚ когда удивление не запрятывали в глубинах. Спрашивает:

– Тоже психолог?

– Нет. Но ко мне приходят. Жалуются. Я им говорю: "Всё пустое". И проходит хандра.

– Пустое – далеко не всё.

– Знаю. Но некоторым помогает. – И неожиданно, врасплох: – Как у психологов с игрой? Которая по жизни.

– Это необходимо?

– Еще как! Игра умножает случайности. Проявляет скрытые неожиданности. Жизнь прошла в тени игр – не разъяснить непонятливым...

Разглядывает его в упор:

– Шпильман – это как понимать?

– Я не Шпильман. Шпильман остался на вешалке. Я теперь Капелюшник. Фарфурник. Насмешник Лец. Назначенный увеселять подверженных меланхолии. Тридл дидл‚ дидл дудл‚ – где ваша вешалка‚ моя госпожа?

– Поздно‚ Капелюшник‚ – отвечает грустно‚ так грустно‚ что могут пролиться слезы. – Уже ночь...

13

Постель велика и просторна – не заселить одному. Ночью‚ в постели‚ Шпильман открывает неприметную дверцу во сне‚ спускается по широкой лестнице и шагает во вчерашний день. Вчера располагается за подземным переходом в кафельной блекло-сиреневой плитке‚ словно путь ведет не в прошлое‚ а в туалетную комнату. В переходе пусто. Спит на матраце побирушка, в шапке для подношений надкушенный огурец. Музыкант выдувает блюз на помятой трубе. Тот Шпильман‚ который остается наверху‚ следит внимательно за выходами из перехода‚ но оттуда никто не появляется. И час‚ и два‚ и долго... Не утерпел – поскакал вниз по ступенькам‚ проглядел насквозь продувную коридорную трубу‚ растормошил побирушку на матраце‚ осмотрел музыканта, – Шпильмана не было среди них‚ Шпильман ускользнул во вчера‚ где торжествует память прикосновений‚ запрятанная в ладонях рук‚ обладание податливым телом‚ полнотой весомой груди‚ изгибом бедра‚ где царствуют сильные ноги‚ которым не сыскать замены...

– Шпильман‚ – скажут назидательно. – Поклонение плоти ведет к язычеству.

– Что бы вы понимали‚ – ответит Шпильман. – Прикосновение рук как прикосновения души.

И будет прав...

Засыпают постояльцы.

Утихает дом временного пристанища.

Замирает движение на шоссе‚ и по горной дороге‚ в глухоте ночи‚ трогаются в путь боевые центурии.

Впереди едет порфирородный властитель‚ восседая на арабском скакуне‚ молчаливый и неподступный‚ и никто не знает‚ куда он направляется. Рубленное тесаком лицо. Глубокая складка на лбу. Глаза холодного пламени, руки в мохнатой поросли, пурпурная тога цвета пламени – кровь темнеет на тоге к устрашению врагов. Следом шагают велиты с дротиками‚ гастаты – метатели копий‚ принципы в панцирной броне‚ грузные‚ грозные‚ испытанные в боях гоплиты. Несут наизготовку литавры. Боепоходные трубы. Вздымают знаки неодолимого легиона‚ всякого превосходящего отвагой. Блик на мече. Блик на броне. Перепуганные окрестности воют в смертной тоске‚ обдирая послушные колени‚ а перед повелителем бегут проворные слуги‚ обмазывают пальмы липучим жаровым составом‚ чтобы стройными‚ ввысь вознесенными факелами освещали путь земного бога‚ златозарного и венценосного.

Помечено в достоверных источниках: овца объягнилась львенком в минуты его зачатия – знаком великого могущества. Скреб ногтями утробу матери‚ дабы поскорее родиться и покорить этот мир. Помечен к величию тайной приметой – рассеченной изнутри губой‚ хоть и не всякому заметно. Страдает перемежающимся мужским бессилием‚ но это государственная тайна‚ за разглашение которой карают мучительными смертями. Поклоняется огневой стихии‚ а потому верные ему легионы выжигают поселения на пути‚ палом вылизывают посевы‚ штурмом взятые города в пламени возносят к облакам. Огонь притягивает его‚ зачаровывает‚ вздымает муть со дна‚ отчего происходит разжение похоти к неотложной потребности‚ и после каждого пламеносного пиршества пригоняют на аркане прекрасных полонянок – ему на выбор.

Страхи развлекают его. Боль тешит. Насилие уводит от пресноты обитания. К рассвету выезжает на равнину‚ оглядывает совиным взором мертвые соленые воды‚ суров и немногословен: