— «Кто он⁈»

— «Адаптант, очень сильный. Умеет оперировать холодом вплоть до создания лучей, способных моментально проморозить человека. Неумелый, но очень опасный для простых людей. Крайне опасный. Я думал, что он мёртв»

— «То есть, это противник⁈»

— «Да»

— «И ты вот так прёшь на него⁈»

— «Юля, посмотри, мы в долинке, в самом низу, все дома по бокам. Центр деревни, вечер. Считай всё село у него в заложниках. Единственный адекватный вариант — приблизиться на расстоянии твоего удара молнией. В идеале выманить его, как он выманил нас».

— «Я не могу ударить по-настоящему, пока я в тебе!».

— «Стану туманом — бей сразу. Прицел не загорожу»

— «А если он не один⁈»

— «Придётся рискнуть. Любой боевой исход в центре деревни ведет к огромным осложнениям. В любом случае, я должен попытаться предотвратить… разберемся»

Дурость? Да. Но именно здесь, в некоем несчастном саратовском селе, где самые простые деревенщины прямо сейчас чистят морду обычным, в принципе, говнарям, применение сверхсил казалось мне святотатством. А еще, всё происходящее напоминало какой-то люто всратый вестерн, снятый в том же Саратове за добровольные пожертвования от неравнодушных педерастов… А как иначе это назвать?

Потёмки, крики, удары по лицу. Узнавший меня по прическе Коробок, тут же развернувшийся ко мне лицом, спрятавшаяся за него девушка. Моё медленное приближение. Крики поддатого взрослого мужика, ринувшегося в мордобой и начавшего неуважительно отхватывать от обиженных им устно участвующих. Отползающий гитарист с юшкой, капающей с грязной морды. Запах говна, полыни и степи. Омерзительно скрипучая музыка, гундосящая из разверстых дверей «клуба».

Ну и я такой красивый в солнцезащитных очках и с фальшивой, но красивой бородой. Иду. Медленно. Надвигаюсь, так сказать.

Самое оно для сурового мужицкого разговора, не так ли?

Вы, конечно, со мной согласитесь. Несмотря на говны и вообще Саратов, всё-таки, встреча двух мощных неосапов, между которыми пробежала не одна кошка, должна быть эпичной с точки зрения любого ценителя момента. Однако, есть те, кто момент не ценит. Например, получающие на орехи музыканты.

— В-витя!!! — отчаянно заорал гитарист, получая в процессе вопля смачный поджопник с разгона от лысого пацана лет пятнадцати, — Помог-хиии!!!

Что, в принципе, предсказуемо. Как и справедливый гнев деревенских, увидевших нового, совершенно небитого чужака. Знаете, как тяжело легкими шлепками раскидать полтора десятка придурков, почти не сводя при этом взгляда с мужика, умеющего стрелять морозящими лазерами? Не знаете. А вот я теперь знаю. К моему вящему счастью, всё это время Коробок незаметно для окружающих демонстрировал мне раскрытые ладони.

Никому не нравится летать раз за разом на твердую землю, причем, не от ударов, а от простых захватов с толчками, так что горячие парни довольно быстро утихомирились, расползлись по кучкам и принялись на меня оттуда встревоженно смотреть. Пришлось достать из кармана красную книжечку, а затем громко и сердито объявить, что бить знаменитых музыкантов в лицо и другие части тела — хватит! Мол, дискотека на сегодня всё, расходитесь по домам, товарищи.

Тут очень кстати прибежало на разборки несколько трезвых встревоженных мужиков, которых я и запряг везти побитых музыкантов в город.

Так мы и получили возможность поговорить, пусть и с несколькими зеваками неподалеку.

— Наконец-то ты освободился, — дёрнул щекой мой нехороший знакомый, — Рановато, впрочем, явился.

— Паршиво выглядишь, — хмыкнул я, доставая сигарету из пачки.

— Твоими молитвами.

— Не п*зди, — тут же покачал я пальцами с зажатой в них порцией никотина, — И не п*здим будешь. Знаешь, кто это сказал?

— Нет, — удивленно вздёрнул брови мужчина, явно не ожидавший от меня болтливости.

— Господь бог. Это была одиннадцатая заповедь. Или нулевая. Никто не в курсе с тех пор, как Мойша расколотил скрижали.

— Ты верующий?

Мужчина выглядел откровенно паршиво, как будто его сутками мудохали, не давая ни минуты сна, но при этом был удивительно бодр и благодушно настроен. Девушка продолжала прятаться за ним от меня, иногда поглядывая одним глазом. Она определенно была напугана, почти в ужасе. Нет, это уже не вестерн, это полный сюр.

— «Витя, я могу его уничтожить».

— «Нет, не можешь. Девушку заденешь».

— «Ты серьезно?»

— «Да, Юля»

— Ты под кайфом, что ли? — не став отвечать на дурацкий вопрос, задал свой дурацкий вопрос я.

— Почти, — хмыкнул морозящий неосапиант, — Просто выспался. Знал бы ты, какой это кайф…

— Не буду врать, что сочувствую. Хотя удивлен, что ты еще жив. И соображаешь.

— Видел бы ты меня позавчера, — Коробка внезапно передёрнуло, — Но ладно, не будем об этом. Я рад, что ты стоишь тут такой одетый и даже вполне мирно ведешь светскую беседу. Мне есть что тебе сказать.

— Внимательно. Слушаю.

— Симулянт, ты меня убил, — не стал рассусоливать неосап, прямо глядя мне в глаза, пусть и скрытые очками, — Я хочу ответить тебе тем же. Но не здесь, не так, и не сегодня. Предлагаю дуэль. В чистом поле.

— Дуэль. В чистом поле. Серьезно? — повторил его слова я.

— Да, через две недели и три дня… нет, пять дней. Нет, хер с ним, семь дней. Три недели. Ровно три недели, — наконец определился человек, досадливо морщась из-за впившихся в его руку ногтей девушки, — Всё, самый крайний срок. Да. Три недели ровно.

— Тима…

— Тише, — строго, но как-то ласково бросил Коробок своей спутнице, а затем взглянул на меня, — Как тебе, Симулянт? Чистое поле, ты да я. Никто не пострадает. Из посторонних, конечно.

— Зачем тебе это? И зачем мне? — решил я сыграть в открытую. Собеседник явно был не против.

— Я хочу грохнуть тебя за всё хорошее, благо есть за что. Грохнул бы прямо сейчас, причем всех троих… ты бы не успел в туман, наверное. Но… не хочу. Есть еще пара дел. Не хочу, чтобы под мою холодную руку кто-то попал. Ну а что касается тебя, то…

Черт, его надо бить прямо сейчас, он просто не успеет среагировать!

— «Юля, бей разрядом сквозь меня! Он сейчас слабее обычного человека!»

— «Нет».

— «Что⁈»

— «Ты был прав, возле него обычная девушка. Она по уши в него влюблена, но совершенно обычная. Все реакции, мимика, жесты, всё говорит о том, что она ничего из себя не представляет, Вить!»

— «Отбой…»

— «Еще бы!»

Был бы Коробок опасным террористом, вредителем, доброхотом, злыднем, да хоть кем-нибудь, я бы… мы бы вжухнули. И плевать. Но, по сути, он был мудилой и дебилом, не более того. И непростым, а информированным. Не просто же так он нарисовался в саратовском селе из Южной, мать её, Африки?

— Так вот… — тем временем продолжал мой противник, — Я как бы в курсе, чем ты тут занимаешься, пока твоя девчонка распевает со сцены. И предпринял определенные шаги, которые усложнят тебе задачу. В разы. В сотню раз. Предупредить несколько десятков опасных уродов о твоем приближении — и они из шкуры вылезут, чтобы её, шкурку-то, спасти. Прикинь, как тебе станет весело? Но этого можно избежать.

— Дуэль, — бросил окурок на землю я.

— Дуэль, — кивнул человек, стоящий напротив, — Мне насрать на всё и всех, даже на тех, кто меня сюда доставил. Кто сообщил всё это, кто подсказал, что и как надо сделать, чтобы тебя выманить. На них — насрать особенно вонюче. Они меня послали тебя завалить, думали, что завалю любой ценой. Во время концерта, к примеру, ты отличная мишень, особенно когда морщишься от вспышек фотоаппаратов. Или вот сейчас. Или в автобусе, когда сходите. Там вообще лучом шарахнуть не знай как легко. Но я хочу…

— Понял. Согласен.

Почти два десятка секунд мой визави молчал, пожевывая губы и приобняв одной рукой девушку за плечи.

— Прямо-таки согласен? — наконец, выдавил он. Почему-то я понял, что ему очень-очень важно, чтобы мы столкнулись рогами ровно через три недели. Крайне важно. Может быть, даже важно, чтобы в чистом поле. Он, всё-таки, мудак… но свой мудак.

— Я знаю твою способность. Знаю, как она работает, — пояснил я, — Следовательно, ты уже много раз мог меня грохнуть. Смысл мне отказываться?

— Потянуть время, — предположил человек, желающий потянуть время, — Или удрать.

— Удрать я мог, увидев тебя, выходящим из кустов. Мне не так дороги эти опез*олы, чтобы лезть за них на тебя.

— Аргумент.

Луч, проходящий через джунгли, после которого пальмы падают, как подкошенные. Конусы чудовищного холода, превращающие