— Вы должны гордиться оказанным вам доверием. Всех вас отправляют в великий рейх! Уверен, что вы будете благодарны Германии за сохраненную вам жизнь! Вы сделаете все, что она от вас потребует! — Напоследок он добавил: — За попытку к бегству — расстрел на месте! — развернулся и направился к легковой машине, стоящей за воротами лагеря. К нему подошли остальные эсэсовцы. Офицеры сели в автомобиль и уехали.

Приблизительно через час команду «А» вывели из лагеря и вместе с остальными отрядами погнали куда-то на север. Длинная унылая колонна сильно вытянулась вдоль узкого немощеного тракта. Около трехсот измученных военнопленных сопровождали восемь мотоциклов с колясками. Легкие подвижные машины медленно ехали вдоль извилистого проселка. Причем они катили прямо по бездорожью. Ровная, как стол, поверхность степи не доставляла водителям никаких трудностей с управлением.

Три мотоколяски держались с правой, а еще три — с левой стороны этапа. Один мотоцикл указывал путь, другой замыкал скорбное шествие. На его долю выпало самое ужасное занятие — добивать тех пленных, которые падали от усталости и уже не могли идти дальше. Время от времени короткие автоматные очереди разрывали сонную тишину окружающей местности.

Составленная из самых молодых и сильных бойцов команда «А» молча шла впереди конвоя. Невысокий Григорий двигался в середине отряда и мысленно прикидывал: «Восемь мотоциклов. На каждом по три немца. Итого двадцать четыре автоматчика. Плюс восемь ручных пулеметов, закрепленных на люльках. Все это против трех сотен безоружных людей, изможденных голодом и обезвоживанием.

Выходит, что каждому охраннику достаточно убить не более двенадцати доходяг. Мотоциклы едут метрах в десяти от колонны. Даже если мы кинемся все разом, то пока дохромаем до фашистов, они нас благополучно перестреляют. Если по-хорошему, то на это хватит всего лишь одной длинной очереди. Дружный огонь из автоматов и пулеметов, и проблема с нашей колонной будет окончательно решена. Даже если кому-то вдруг повезет, он уцелеет и ему удастся скрыться в степи, что само по себе невероятно, то куда потом бежать? Весь Крым занят немцами!»

На этом Григорий и закончил анализ путей, ведущих к немедленному освобождению. Оставалось лишь терпеливо ждать дальнейшего развития событий. Возможно, еще представится удобный случай и удастся бежать.

Начиная с полудня и до самого вечера не было сделано ни одного сколь-нибудь короткого привала. Измотанные голодом и жаждой, военнопленные шли пешком по безводной степи, выжженной безжалостным летним солнцем. Шагали под палящими лучами раскаленного светила, без крошки еды и капли питья. Автоматически переставляя ноги, обессилевшие люди упорно тащились неизвестно куда. Григорий впал в какое-то непонятное забытье и теперь двигался вперед, словно странный, совершенно неодушевленный механизм.

К глубокой ночи их колонна все-таки добралась до какой-то маленькой железнодорожной станции. Судя по всему, она располагалась на глухой, давным-давно заброшенной ветке. Всех, сумевших добраться до перевалочного пункта, тщательно разделили по командам и выстроили перед пустыми товарными вагонами. Затем немцы смилостивились и разрешили железнодорожникам принести воду для заключенных.

На каждую теплушку пришлось всего по несколько ведер теплой, мутной жидкости. Путейцы наливали ее в пустые банки из-под немецких консервов и передавали пленным красноармейцам. Фашисты внимательно следили за порядком и за тем, чтобы заключенным досталось лишь по одной кружке воды и ничего более. Смертельно измученные узники были рады и такой скромной малости. Наконец-то они смогли смочить горло и слегка приглушить свою многодневную, совершенно безумную жажду.

После такого скудного ужина охранники спешно загнали людей в железнодорожные вагоны. Причем набили людей так плотно, что даже сесть было негде. Несчастные красноармейцы стояли, прижавшись друг к другу, словно оловянные солдатики в тесной душной коробке. Ровно в полночь поезд тихо тронулся с места и, мерно постукивая колесами, пошел на запад. Прямиком в фашистскую Германию.

Григория сильно толкнули в спину и притиснули к стене товарного вагона. На этот раз парню несказанно повезло, и он очутился возле маленького низенького окошечка. Правда, тесный проем оказался надежно закрыт железной решеткой. Вдобавок ко всему, толстые прутья были опутаны колючей проволокой. Причем многочисленные ржавые петли лежали так плотно, что сквозь них едва-едва удавалось просунуть руку. Несмотря на все это, он скоро понял, что переменчивая фортуна опять одарила его своей скупой улыбкой.

Во-первых, из окна все время веял почти что свежий ветерок. Если, конечно, не принимать в расчет густую придорожную пыль и паровозную гарь. Так что, благодаря этому счастливому обстоятельству, ему не приходилось дышать застоявшимся воздухом. Вернее сказать, густым плотным смрадом, висящим в середине вагона. Десятки красноармейцев оказались плотно набиты в тесную коробку и плотно прижаты друг к другу. Жуткий запах давно не мытых мужских тел делал атмосферу внутри совершенно непригодной для жизни.

Во-вторых, в любое время дня и ночи он мог смотреть наружу. Это оказалось намного интересней, чем упираться взглядом в чью-то сутулую спину или постоянно пялиться в лицо совершенно незнакомого тебе человека. Тем более что физиономии всех окружающих пленных уже до самых глаз заросли клочковатой неопрятной щетиной.

Однако и здесь обнаружилось одно весьма негативное обстоятельство. В нашей жизни постоянно все так и происходит — одно уравновешивает другое. В довесок к чему-то хорошему всегда идет нечто совершенно невыносимое. Вот и на этот раз Григорию выпала особая, довольно-таки неприятная, привилегия.

Немецкие охранники очень сильно постарались и загрузили в каждый вагон так много пленных красноармейцев, сколько удалось в него запихнуть. Работая на стройке, Григорий часто разгружал такие двухосные теплушки и прекрасно знал, сколько они вмещают. Площадь пола в них равнялась всего лишь восемнадцати квадратным метрам. А, судя по всему, теперь на этом пространстве оказалось не менее ста человек.

Так что в крохотной клетушке постоянно кто-нибудь хотел сходить до ветру. Хорошо, что пленным оставили пустые консервные банки, из которых заключенных поили на первой железнодорожной станции. Часть из них узники договорились приспособить под «утки». Почему-то именно этим простым уютным словом называют отхожее судно в госпиталях и больницах.

В связи с тем, что Григорий оказался возле окна, ему постоянно приходилось работать. Принимать самодельные горшки, доверху наполненные нечистотами, исторгнутыми сокамерниками. Протискивать сквозь колючую проволоку и решетку и выплескивать смердящее содержимое из вагона. Зато, приподнявшись на цыпочках, парень в любое время мог хорошо рассмотреть то, что происходит снаружи.

Оказавшись в битком набитом вагоне, Григорий сразу вспомнил про пресловутый «трамвай». Этим невинным термином чекисты называли вид пытки, о которой с ужасом вспоминали некоторые политические заключенные. В городе Асбесте он часто слышал эти жуткие рассказы, но никогда и подумать не мог, что сам окажется в таком же положении.