За французской кадрилью следовал второй менуэт — императорский. Под музыку композитора Боккерини его танцевали в Санкт-Петербурге на балах в Зимнем дворце, и он отличался сложностью, почти балетной. Всего шесть пар из двадцати трех, здесь присутствующих, решились на это. Потемкин-Таврический подал руку княгине Мещерской, генерал-майор Нелединский девице Алисии Крынгулеску, которая уже два месяца брала уроки у русского танцмейстера, Якоб-Георг фон Рейнеке — графине Браницкой.

Хотя ее вниманием полностью завладел великолепный Григорий Александрович в блистающем золотым шитьем парадном мундире генерал-фельдмаршала, Анастасия изредка поглядывала на худощавую фигуру «Немца» в темно-лиловом цивильном кафтане. Он ни разу не сбился с шага в императорском менуэте. Похожая на толстую самоварную куклу в своем аляповатом вечернем туалете и увешанная драгоценностями, графиня Александра Васильевна, урожденная Энгельгардт, плыла рядом с ним по паркету и улыбалась. Надворный советник, кланяясь в такт волшебной итальянской музыке, нашептывал ей что-то невероятно забавное.

«Дамский угодник!» — не без чувства досады неожиданно подумала про него курская дворянка и сама тому удивилась.

Наступило полнолуние.

На Потемкина лучи ночного светила действовали благотворно. Ему казалось, будто от этого он испытывает прилив новых сил, чувств, мыслей. Потому светлейший князь приказал открыть шторы в спальне. Сквозь высокие венецианские окна виднелось огромное иссиня-черное небо, усыпанное звездами, и желтая круглая луна, медленно шествующая мимо них. При ее свете улицы румынского городка выглядели не так уныло, и на полу комнаты от резко очерченных теней возникали загадочные узоры.

Сначала они предавались любовным утехам. Теперь инициатива по большей части исходила от Анастасии. При этой новой встрече с Григорием Александровичем она с удивлением обнаружила она, что он как-то изменился. В конце сентября генерал-фельдмаршалу исполнилось пятьдесят лет. Возраст для мужчины некритический. Но непомерные труды и заботы все-таки наложили свой отпечаток на смоленского дворянина, и прежнего огня в его взоре поубавилось. А ведь когда-то Потемкин увлек молодую вдову подполковника Аржанова в стихию необузданной страсти и тем покорил навсегда. Похоже, нынче пришел ее черед отплатить возлюбленному той же монетой.

Нежнее лепестков розы были прикосновения ее пальцев. Нектар, подобный меду, источали ее губы. Сильное молодое тело, упругое, как натянутая струна, жаждало объятий. Отвечая на жаркие ласки, светлейший князь шептал ей на ухо:

— Мне с тобой хорошо!

Возбуждение проходило, но чтобы до конца успокоиться и легко заснуть, они потом разговаривали в постели не менее часа а то и дольше. Перебирая пальцами светло-каштановые волосы своей возлюбленной и заглядывая в ее серые глаза, Григорий Александрович делился тем, что наболело на сердце, а именно жаловался Анастасии на генералов своей армии. Солдаты ее отличались смелостью, стойкостью, мужеством, офицеры — доблестью и предприимчивостью, но генералы вечно делили между собой славу, мерялись заслугами и требовали особых полномочий.

Слава богу, Главнокомандующий Украинской армией граф Петр Алексеевич Румянцев-Задунайский еще весной подал в отставку со своего поста. Знаменитый полководец Первой русско-турецкой войны и победитель турок имел совершенно несносный нрав, со всеми ссорился, все критиковал. Он злобно и насмешливо отозвался о военной реформе, проведенной Потемкиным в 1783–1786 годах и заметно улучшившей боеспособность наших вооруженных сил. Румянцев вообще считал правление Екатерины Второй неправильным, порочным. «Бабе не место у руля великого государства!» — вещал граф в узком кругу приближенных и добавлял нечто совсем уж непристойное про молодых фаворитов императрицы.

Конечно, его суждения царице передавали. Но она только посмеивалась. В дворянском обществе знали цену нравоучениям генерал-фельдмаршала. Сам он давно бросил жену, не заботился о детях, с собой в походы брал четырех крепостных девок, переодетых в казачьи мундиры. Тех несчастных, кто беременел от него, тотчас отправлял обратно в деревню, с глаз долой, без помощи и содержания. Нет, так порядочные люди тогда не поступали…

После отставки Румянцева-Задунайского Екатерина Алексеевна прислала Потемкину в помощники другого выдающегося деятеля — генерал-аншефа князя Николая Васильевича Репнина. Он был, как Господь Бог, един в трех лицах: опытный дипломат, хитрый царедворец, умелый военачальник.

Но Репнин принадлежал к старинной русской аристократии, которая с крайним недоверием относилась к екатерининским выскочкам вроде Григория Александровича. Генерал-аншеф не остался на житье в Яссах и уехал на юг Румынии, в город Бырлад, подальше от штаб-квартиры светлейшего князя, его шумных праздников, балов и концертов. На это Потемкин не обиделся. От Репнина он ждал активных боевых действий, тем более что у Бырлада русские войска находились поблизости от австрийцев и могли вместе с союзниками нанести удар по османам.

Однако князь Николай Васильевич никаких ударов не планировал и позицию занял выжидательную. Когда генерал от кавалерии принц Кобург, командующий австрийским корпусом, прямо попросил о помощи, Репнин как бы неохотно, со множеством оговорок отправил к нему семитысячный отряд генерал-аншефа Суворова. Турки были наголову разбиты у города Фокшаны. Князь, следуя традициям дипломатической школы, тотчас написал принцу Кобургу многословное и льстивое послание.

Теперь Потемкин на него рассердился. План сражения разработал Суворов, русская пехота и конница сыграли в нем решающую роль. «В письме к Кобургу вы некоторым образом весь успех ему отдаете, — отчитывал генерал-фельдмаршал пятидесятипятилетнего аристократа. — Разве так было? А иначе не нужно их поднимать, и без того они довольно горды…»

Если осторожного и хитрого Репнина никакие доводы не могли заставить действовать наступательно, то генерал-аншеф Суворов прямо-таки рвался в бой. Фокшанская баталия подняла его авторитет, несколько пострадавший при осаде крепости Очаков. Судьба снова улыбнулась полководцу. Оправившись от поражения при Фокшанах, турки сосредоточили недалеко от этого города, на реке Рымник стотысячную армию под начальством великого визиря Юсуф-паши и намеревались сначала разгромить корпус принца Кобурга, а потом вплотную заняться русскими.

Потемкин сомневался, что Суворов, вернувшийся в Бырлад, сумеет соединиться с корпусом принца до подхода султанской армии. На всякий случай он даже отправил донесение в столицу: «Кобург почти «караул!» кричит, и наши едва ли к нему вовремя поспеют…»

Двигаться надо было опять от Бырлада на юг и преодолеть более ста километров. К тому же испортилась погода. Начался проливной дождь. Разбушевавшаяся вода на реке Путна снесла мост, русские саперы наводили его заново. Войска шли двое суток, делая лишь небольшие привалы. Но утром 10 сентября 1789 года Суворов примкнул к левому флангу австрийцев. Он привел 11 батальонов пехоты, 12 эскадронов конницы, 2 полка донских казаков, 800 арнаутов (конных молдавских партизан) и 30 трехфунтовых полковых орудий.