Развивая эти наблюдения, можно предположить, что к 1072 г. сложилась ситуация, в которой Святослав Ярославич, наследовавший Муромскую волость Глеба, способствовал упрочению его культа, в то время как Изяслав и Всеволод стремились к укреплению культа Бориса. Странное поведение митрополита Георгия вполне могло быть одним из многочисленных агиографических стереотипов, описывающих ситуацию, в которой предстоятель Русской церкви действовал в соответствии с общепринятой практикой. Например, митрополит Иоанн I, узнав от князя Ярослава о чудесах, происходящих на могиле его братьев, испытал одновременно ужас, сомнение и радость.

Выше уже отмечалось, что причастность Иоанна I к формированию Борисоглебского культа в княжение Ярослава Мудрого подвергается сомнению. Например, А. В. Поппэ высказал предположение о том, что если такой процесс и имел место (в начале 50-х гг. XI в.), у истоков его мог находиться не митрополит Иоанн, а митрополит Иларион — ставленник киевского князя. Как отмечает Н. И. Милютенко: «Решающим аргументом в пользу того, что „изнесение“ мощей состоялось все-таки при Иоанне I, является свидетельство „Сказания чудес“. По мнению всех исследователей, редакция памятника, описывающая перенесение мощей в 1072 г., была создана в 1073–1076 гг. Большинство участников события, в том числе князья Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи, были свидетелями торжества времен Ярослава. Едва ли они могли забыть, при каком именно митрополите были извлечены из земли мощи свв. Бориса и Глеба. Тем более было бы нелепо, как предполагают иногда, пытаться ввести в заблуждение на этот счет митрополита Георгия. В отличие от нас, он имел доступ к архиву собственной митрополии и Константинопольской патриархии».

Поэтому надо полагать, что Изяслав Ярославич стремился придать родовому культу Бориса и Глеба официальный канонический статус под воздействием неблагоприятной политической конъюнктуры, следы которой четко запечатлены в источниках. Почти каждый из памятников, сохранивших описание событий 1072 г., отражает определенную политическую тенденцию: например, ПВЛ, и в особенности «Чтение» Нестора, настоятельно подчеркивают причастность к почитанию Бориса и Глеба Изяслава, который «ходил ко святым на праздник их» и отмечал этот день раздачей милостыни. Хотя, на первый взгляд, внимание сконцентрировано на усилиях Изяслава по возведению новой церкви, на отделку которой была отдана часть княжеской дани (очевидно, из Вышегорода), на переговорах князя с митрополитом Георгием по поводу перезахоронения княжеских останков нельзя не заметить политических пристрастий агиографа.

По словам Нестора, в первый день вышегородских торжеств: «Архиепископ (имеется ввиду митрополит Георгий. — Д.Б.) же собрал весь причт церковный, и так вышли с крестами в вышеупомянутый город, где были тела святых. И придя, сотворили обычное обновление церкви новой и святую Литургию в ней отслужили. А на другой день собрал митрополит всех епископов и всех церковников туда, где были раки святых, желая совершить перенесение. Пришли и благоверные князья из своих земель, и многие другие из своих земель, младшие. Собралось и множество черноризцев из своих монастырей, и был среди них преподобный отец наш Феодосий, игумен Печерского монастыря, сиявший среди них как солнце, украшенный добрыми нравами. А митрополит не верил, что святы блаженные. И приступив, открыли раки святых и увидели их целыми лежащих, а церковь наполнилась благовония. Увидев это, митрополит затрепетал мысленно и, повернувшись на восток, воздев руки к небу, воскликнул, говоря: „Прости меня, Господи, потому что не верил в святых Твоих, согрешил, и помилуй неверие мое. Вот, верую воистину, что святы страстотерпцы Твои“. И после этого, приступив, взял руку блаженного Бориса (ибо это были мощи) и целовал, прикладывая к глазам и к сердцу. Ею же потом благословил благоверного князя Изяслава, потом благословил брата его Святослава, которому на благословение остался на голове его ноготь. Еще благословил так же боголюбца Всеволода и всех князей и всех людей, и положил руку на место. Потом, взяв раки, понесли их в новую церковь и поставили на правой стороне в год 6580 (1072) месяца мая в 20. Совершили они великий праздник в тот день и, славя Бога, разошлись по домам».

Характерной чертой этого текста, вышедшего из стен Печерского монастыря, является лояльное отношение к двум Ярославичам — «благоверному Изяславу» и «боголюбцу Всеволоду», тогда как имя Святослава Черниговского не сопровождается определением. Особо интересен факт, на который неоднократно обращали внимание исследователи: «Чтение» сообщает, что митрополит Георгий благословил Ярославичей рукою Бориса — покровителя Всеволода, тогда как «Сказание о чудесах» утверждает, что князей благословляли рукою Глеба — покровителя Святослава. Учитывая шахматовскую датировку «Чтения», в этом можно усматривать влияние политической конъюнктуры: поскольку «Чтение» составлялось в княжение Всеволода Ярославича, целью его автора было подчеркивание преемственности правящего князя по отношению к предшественнику, тогда как узурпировавший киевский стол Святослав не пользовался поддержкой печерской братии. Таким образом, даже памятник, строго следовавший каноническим традициям, отражал латентную политическую борьбу Ярославичей, идеологическим инструментом которой являлся культ Бориса и Глеба.

В древнерусской историографии сохранилась еще одна интерпретация этих событий, отражавшая интересы Святослава Черниговского, следы которой выявлены в «Сказании о чудесах», Софийской I и Воскресенской летописи. Как отметил А. Н. Ужанков, в тексте этих памятников помимо киевского митрополита Георгия упоминается черниговский митрополит Неофит, а сам текст составлен таким образом, чтобы продемонстрировать исключительное положение черниговского князя.

«Сказание о чудесах» описывает перезахоронение останков Бориса и Глеба 20 мая 1072 г. так: «Наступило время перенесения святых мучеников Романа и Давида. Собрались братья — Изяслав, Святослав, Всеволод, и митрополит Киевский Георгий, и второй митрополит, Черниговский, — Неофит; епископ Петр Переяславский, и Никита Белгородский, Михаил Юрьевский, и игумены: Феодосии Печерский, и Софроний святого Михаила, и Герман святого Спаса, и все остальные игумены, И сотворили торжественный праздник. Сначала понесли князья на плечах деревянную раку святого Бориса. Впереди шли преподобные черноризцы со свечами и диаконы, за ними духовенство, и потом митрополиты и епископы, а за ними несли раку. Принесли ее и поставили в церкви, и когда открыли раку, то наполнилась церковь благоуханием и запахом чудесным. Увидев это, прославили Бога. А митрополита охватил ужас, так как он сомневался в этих святых, и, пав ниц, он просил прощения. И, целовав мощи, переложили их в каменную раку.

После этого взяли каменную раку с Глебом, поставили ее на сани и, зацепив веревками, повезли. И когда были в дверях, остановилась рака недвижно. И велели народу взывать: „Господи, помилуй!“ И молились Господу и святым. И сразу повезли. Поцеловав голову святого Бориса, митрополит Георгий взял руку святого Глеба и начал благословлять ею князя Изяслава и Всеволода. Тогда Святослав, взяв руку, приложил к нарыву на шее, к глазам своим и к темени. После этого положили руку в гроб и начали служить святую Литургию. А Святослав сказал Берну: „Что-то мне голову колет“. И снял Берн шапку с князя и увидел ноготь святого Глеба, снял его с головы Святослава и отдал ему. Он же прославил Бога за милость святых. После Литургии все братья пошли и обедали все вместе.