– Джигит может быть как раз наглым цыганистым, который за Абаулиной заезжает.

– Да, я тоже подумал… Давай-ка ты сегодня, Кравцов, после ЦСКА по Чебурашке.

ЦСКА – интересное место, энергетическое, как сказал бы Кривокапа. Множество спортивных сооружений разных немножко эпох в похожем суровом стиле. Началось там все с грандиозного плавательного бассейна с претензией на античную роскошь, потом пошло поскромнее, но тоже выразительно. Гимнастический зал переделали из ангара, теннисный дворец кичится высотой бетонного пролета – шар в потолок запускать. Для борцов-фехтовальщиков дворец, для хоккеистов, для волейбола – царство килограммов, очков и секунд. Много флагштоков. Почти тут же увидели вдалеке на тропинке Бадаева, он что-то энергично втолковывал женщинам, навьюченным гигантскими шахматными фигурами. Кравцов видел Бадаева впервые, первая оценка выскочила автоматически:

– Не сутулится.

– Не сутулится, – согласился Покровский.

Но это ведь только предположение, что человек, якобы торчавший за сутки до убийства в Чуксином тупике, имеет отношение ко всей истории.

Кравцова Покровский затем и привел: Бадаева показать, должен на всякий случай знать в лицо, но пока все на этом. Где-то ходит здесь незаметный Семшов-Сенцов, нет смысла устраивать вокруг боксера половецкие пляски. Покровский отослал Кравцова на «Аэропорт», сам еще немного понаблюдал за Бадаевым и нагнал его наконец у большого плаката. Изображена передача эстафеты, заканчивающий свой этап спортсмен с перекошенным лицом, с оскаленными зубами тянет палочку коллеге, а тот, уже стартовав, пытается ухватить ее в воздухе слишком широко растопыренными пальцами – весь так трагически изогнулся.

– Николай Борисович! – делано обрадовался Покровский. – Вот вы где!

Бадаев, как Покровский понял, все же заметил его подходящим за несколько секунд и успел скрыть эмоции. Поздоровался, но ничего не сказал в ответ, стоял ждал: чего, дескать, надо. Но и Покровский шит не лыком: приветливо улыбался боксеру, тоже ничего не говорил, смотрел в глаза… Довольно долго молчали, Бадаев не выдержал:

– Есть какие-то известия для нас?

Покровский сказал, что известий нет, а возникли по ходу расследования вопросы. Тут уж Бадаев выдержал характер, не переспросил какие. Дождался инициативы от Покровского.

– Как вы думаете, Николай Борисович, ваши соседи могут быть причастны к смерти Варвары Сергеевны?

Бадаев удивился, нахмурился. Ответил не сразу.

– Василий и Абаулина?

Будто какие-то еще есть соседи.

– Да. Они, мы знаем, соперничали за комнату. У них был мотив.

Бадаев подумал, пожевал будто бы слова во рту. Спросил:

– Так маньяк же?

Очередь Покровского не отвечать. Подождал.

– Ты убьешь – а комнату не выделят, – сказал Бадаев. – Законы скользкие.

– Они могли иначе думать, – заметил Покровский. – Вам-то как кажется, способен кто-то из них на убийство? Необязательно своими руками.

Было бы эффектно добавить «вашими, например», но неуместно.

– Не похожи, – сказал Бадаев. – Они другие люди. И Абаулина, и этот… Маньяк убивал.

– А где они были в момент убийства?

– Почем я знаю? – на сей раз быстро ответил Бадаев. – К Василию сеструха приезжала. Абаулина в кабаке, наверное.

– А сами вы?

– Я? – Бадаев посмотрел на Покровского.

– Да. Алиби всем нужно. Мотива у вас не было, а алиби?

Бадаев слегка напрягся. Всякий человек напрягается, когда у него спрашивают алиби, а уж тем более по такому поводу.

Важно угадать с интонацией. Если Бадаев убийца, то сейчас он должен видеть перед собой не хитроумного сыщика, который что-то просек, а обычного мента, который, конечно, может и невиновного сгноить, но персонально к Бадаеву на данный момент претензий не имеет, ходит обнюхивает по списку.

– Я был на работе весь день.

– А в нужное время?

– В нужное… Это во сколько точно?

– Так во сколько… – Покровский достал блокнот, сделал вид, что уточняет. – В тринадцать часов двадцатого мая.

– Это я на олимпийском семинаре сидел. Только ведь это, она-то…

– Кто может подтвердить? – нахмурился Покровский.

– Я сидел с кем… Между капитаном Коневой и Хоронько. Спидвеист такой, знаете? Мы с ним даже перекинулись… Только она ведь жива была!

– Кто? – Покровский сделал вид, что не понял, и тут же сделал вид, что понял. – Точно! Это не по этому делу. Вот ваше время: около шестнадцати часов двадцать второго мая.

Тут четкого алиби у Бадаева не обнаружилось. Он все время на территории, решает возникающие моменты, на той неделе пересаживали кусты… А двадцать второго – да, Бадаев помнит, что именно двадцать второго завозили шайбы на весь сезон, и сначала привезли неправильные, с этим долго шла возня. Была даже партия белых шайб, совсем бракованных, их со скандалом загрузили обратно, а тут кто-то вспомнил, что Третьяк вынашивает идею тренироваться с белыми шайбами, чтобы уж черные потом сто процентов отлавливать. И действительно, есть, оказалось, такая мысль то ли у Третьяка, то ли у Локтева. Оставили белые, но пришлось дозаказывать и обычные. В общем, Бадаева люди видели весь день тут и там. «Тут и там» вообще-то значит «нигде». Но у Бадаева работа и впрямь – прыгать по территории, а что точно было десять дней назад по минутам помнить невозможно.

– И вы не отлучались никуда от ЦСКА?

– Все время там, на виду у людей.

Покровский кивнул. Не стал углубляться: некоторое примерное алиби у Бадаева есть, а есть ли реальное – посмотрим. Важно было в глаза глянуть: вроде не боится. Но глаза медленные, несколько бараньи. Может, не понимает просто, что пора бояться.

Жара спадает, суббота покатилась к вечеру. Покровский решил пройтись до Белорусского вокзала по бульвару посреди Ленинградки. Думал, заглянуть ли все же на сто грамм в какой-нибудь кафетерий. Нет, лучше перетерпеть. Временно успокоил душевное жжение стаканом воды без сиропа.

Вот дом Ярковых с этими глупо-узкими пародийными балконами. Странное, конечно, архитектурное решение: жилье шикарное, а балконы сплющенные. На одном из них стояли лыжи. Покровский прикинул, не балкон ли это Марии Александровны Ярковой. Этаж тот, совпадает, а какая квартира от угла… Примерно эта и есть.

На балконе Ярковой не было лыж два дня назад. Но поставить их можно за минуту. По полминуте на лыжу. И Покровский не был уверен, что точно определил принадлежность балкона.

Поискал глазами телефонную будку: вот она, на другой стороне Ленинградки. Покровский пропустил звякнувший трамвай, перебежал улицу.

Конечно, Мария Александровна вряд ли узнает голос Покровского по телефону. Но если есть кем подстраховаться, то разумно подстраховаться: сержант милиции как раз возмущенно направился к Покровскому. Нельзя так нагло пренебрегать правилами дорожного движения на глазах стража порядка. Бегай ты сколько хочешь на красный, пусть тебе все руки-ноги поотсечет, но не дразни! Покровский представился, показал удостоверение. Сержант уважительно козырнул. Покровский изложил свою просьбу. Сержант не нашелся с ответом. Покровский изложил просьбу повторно, объяснил, зачем это нужно. Сержант, дико извиняясь, попросил еще раз предъя… показать удостоверение. Покровский показал. Сержант вошел в телефонную будку. Покровский из-за его спины поставил в приемник двухкопеечную монету, продиктовал номер.