— Про что это?

— Ну, когда шли и у гиляков ночевали. Они что-нибудь про нас говорят?

— Как же!

— Что мы бедней маньчжуров?

— Нет, не про это. Я вот жапамятовал, кто… Кажетшя, штаруха гилячка на Удде говорила: жачем, мол, капитан у ваш вшех порет и ешть не дает? Такая, говорит, жаража на ваш навяжалашь. Его бы, мол, шамого бы бичом выпороть. Мол, у ваш люди ходят как тени.

— А что еще эта старуха говорила?

— Да пока больше ничего. Я их плохо понимаю. Вот no-тунгушшки я могу. Это шамый хороший народ — тунгушы. Ш рушшкими нельзя шравнить. Даже ш гиляком и то нешравнимо! Тунгуш — чештный, не обманет, пошледним поделитшя, ш голоду умереть не дашт!

Николай Константинович сидит у входа в мангунский зимник, строенный из тонких, стоймя вкопанных жердей со столбами. Все это обмазано яркой глиной, крыто ладной крышей, крайние жерди не отпилены и украшены резьбой, поэтому низкий желтый дом как бы с огромными рогами.

Окна все на протоку, и в них цветная бумага. Рядом с Бошняком сидит хозяин Куйча в красном ватном халате с отделкой в три разноцветные полосы по расхлесту.

Небо ясное; на берегу, над широкой, как река, протокой, чащи леса красны в лучах раннего солнца, и красные отблески видны по лужам, натаявшим на льду.

Весна и на душе у Бошняка, какое-то ликование, оттого ли, что света так много и тепло, оттого ли, что выздоровел и чувствует себя хорошо или что попал в этот новый мир, к другому народу, гостеприимному, так разнящемуся от гиляков. Те, как моряки, суровы, чуть что — за ножи, одежда их — тюленьи шкуры, желтые, как бархат, и собачьи шкуры, да изредка лишь носят по праздникам покупные вещи.

А мангуны все в ярком, видно перекупленном у маньчжуров. Они нарядились, ждут весны. На протаявшей, без единой льдинки или сугроба, сплошь галечниковой отмели приготовлено множество лодок, и каких тут только нет: берестяные, дощатые, долбленые.

Бошняк и Семен едва успели доехать. Спешили по Амуру; Невельской велел все время следовать вдоль левого берега, так что справа день за днем тянулись обрывы, и чащи, и поймы, а правый берег синел слева, как далекая загадочная страна.

Мангуны в стойбище все дома, охота у них закончилась, встретили приезжих радушно. У них тут не только собаки, но и свиньи, коротконогие, черные, со щетиной на хребтине, как у диких кабанов. У хозяина есть кошка…

Куйча — скуластый, белолицый, пожилой, безбровый, с умным взором. Его дочь, стройная, в красном платке и синем халате, стоит вдали на камне и смотрит туда, где протока сливается с Амуром.

Куйча рассматривает секстант, которым Николай Константинович производил съемки. Бошняк объясняет. Семен переводит и тоже объясняет. Верно советовал ему Орлов: «Вслушайся и будешь понимать по-мангунски». Мангунский язык в самом деле похож на тунгусский, который Семен знает с детства, отец еще дружил с тунгусами. И Семен чувствует себя так, словно приехал к своим.

Вдруг Куйча вскинул обе руки и раскрыл рот.

— Понял! — сказал он, как бы сильно испугавшись.

Целая орава стариков и мальчишек в расшитых длинных и коротеньких, чуть ниже пояса, халатах пришла в восторг.

Куйча знал, что такое часы и зачем они. Но секстант дался ему трудней. Гости долго и терпеливо объясняли. Семен бывал с офицерами в экспедициях. Он умел, как и многие нижние чины экспедиции, производить съемку.

Объяснив все, гости покорили любознательного ульчу более, чем подарками и платой.

Пролетела стайка уток.

Парфентьев обрадовался, открывая солнцу ряд крупных зубов, и воскликнул, показывая рукой на воду:

— Это шилохвоштки! На хвошту два шильча, как у лашточки.

Удалой мальчишка ударил из лука. Утки поднялись и улетели.

— Самая первая летит ворона, — говорит Куйча. — Ее первую слышно. Лед пройдет, тут много птицы полетит. Сразу много рыбы будет. Уже сейчас на заберегах люди ловят. Как лед начнет ломать, рыба кинется к берегу… Потом под водой пойдет трава, сохатый придет.

Красноносый сынок Куйчи принес убитого острогой тайменя, двух сазанов и черно-золотистого амура. На берегу бьют рыбу, собаки бегают по берегу и тоже ловят на мелях.

Утром похолодало.

— Лед будет рашходитьшя, — говорит Семен.

Куйча подтверждает.

Тут между матерыми берегами ширина реки с островами и поймами, по зимней съемке Чихачева, двадцать пять верст. Матерые берега крутыми сопками в густых лесах стоят над огромной площадью вод, пойм и травянистых островов. Видно, как с одной из сопок туман поднимается тремя косыми столбами, словно там курятся в ее вершине три огромных костра. Несмотря на то что забереги выступили, и начался лов рыбы, и лед покрыт водой, люди на нартах ездят по реке и протоке.

— Собаки веселые, — объясняет Куйча, — быстро бегают. Знают: скоро будет много еды.

— Шейчаш время рубить леш на мелкие поделки! — говорит Семен хозяйственно. Ему скучно без дела. Он взялся ладить хозяину столик, но нет нужных инструментов.

Бошняк попросил женщин показать вышивки и праздничную одежду.

— Лебедь прежде был девкой, — говорит Семен, строгая палку.

Хозяйка принесла халат из бордового китайского шелка, вышитый ярко-синими птицами и цветами. Маленький старик с тонкой переносицей и птичьим лицом, скаля зубы, сказал:

— У меня тоже халат есть, да крови нет, не греет.

Все засмеялись.

На девичьем халате искусно вышиты змея, дракон, бабочка, утка и цветы. У зеленой змеи язык красный, утка зелено-желтая, а глаз тоже красный, цветы подобраны умело, со вкусом.

«Уйма вкуса! — думает Бошняк. — Вот тебе и на! Нет, это не дикарки!»

Появилась девичья шапка, расшитая белым бисером.

…Сейчас нельзя искать удобное место для судостроительного завода.

Невельской говорил: «Оставляя за Николаевском всю важность крепости, защищающей вход в реку, необходимо приискать место, более удобное для постройки судостроительных эллингов, в то же время вблизи берегов Амура, чтобы можно было пользоваться вековыми лесами, в которых есть все нужные для судостроения породы».

Протока из Амура в огромное озеро глубока, широка, удобна. Леса — рядом. В них и дуб, и ясень, и — показывали туземцы — орех, вроде грецкого, и на сопках — кедр, сосна преотличнейшая. Место — удаленное от побережий, скрытое от врага. Но Семен говорит, что тут высоко вода в Амуре подымается, судя по следам на деревьях, все топит, кроме холмиков.

Невельской дал в эту экспедицию лучшие свои инструменты: пелькомпас и новый секстант, хронометр… Военное поручение!

Если в самом деле место здесь окажется неудобным, что делать? Бошняк расспрашивал у Куйчи, где еще есть озеро глубокое, соединенное с Амуром и при высоких берегах.