Апостол Павел говорит: «Будьте братолюбивы друг к другу», а также: «В почтительности друг друга предупреждайте»[18]. Заповедь гораздо уже. Старые комментаторы обычно говорят, что под «отцом» и «матерью» подразумевается любой человек, имеющий над тобой власть. Но именно так люди и толковали заповедь долгое время, что породило много бед: рабство считалось «патриархальным», и так далее. Любой, у кого есть над тобой власть, – твой родитель! Тогда мир полон свирепых и жестоких родителей. «Что вы угнетаете бедных?»[19] Разве в тексте говорится: «Детям будет дано только хорошее, а родители будут отосланы прочь с пустыми руками?» Нет, потому что родители не приравниваются к богатеям или тем, кто обременен властью. Нигде в Священном Писании не упоминается отец, который относился бы плохо к своему ребенку, зато богатые и власть имущие гораздо чаще предстают в свирепом обличье, чем обычные люди. И, если дань уважения к власти означает лишь, что ты не стараешься всеми силами бросить ей вызов, это действительно обесценивает само понятие дани уважения, какое относилось бы к фактической матери. Да и в конце концов, в самую середину Десяти заповедей просто не могли поместить что-то не важное и не прекрасное.

Я верю, что пятая заповедь была написана на первой скрижали и располагалась между правилами, относящимися к богослужению, ибо правильное отношение к Господу есть правильное восприятие (особенно хорошо об этом написано в первой главе Послания к Римлянам), и здесь Священное Писание приводит правильное восприятие людей, которых ты знаешь истинно и до глубины души. Возможность отдать дань уважения разнится в зависимости от обстоятельств, так что ты можешь лишь исполнить общее обязательство и отдать дань уважения в особых случаях взаимной близости и понимания. Если покажется, будто имеет место некий перекос в пользу родителей, то я снова подчеркну, что в Библии именно родители последовательно отдают дань уважения детям. Думаю, в этой связи резонно заметить, что не Адам, а именно Господь упрекает Каина. Илий никогда не упрекает своих сыновей, а Самуил – своих. Давид никогда не упрекает Авессалома. В конце концов, бедный старый Иаков упрекает сыновей и в то же время благословляет их. Удивительно, если задуматься об этом.

В этом и есть назидание – в роли блудного сына, согласно Евангелию. Нужно спросить Боутона, заметил ли он это. Разумеется, заметил, конечно же. Я должен еще над этим подумать.

Здесь я хочу сказать, что благодаря великой доброте и промыслу Господа почти каждому из нас есть кого почитать. Для ребенка это родители, для родителя – ребенок. Я глубоко уважаю тебя за несгибаемый характер и доброту души, да и твоя мать любит тебя от всего сердца и невероятно гордится тобой. Она пестовала почти каждое мгновение твоей жизни и любит тебя так же, как Господь, до мозга костей. Так что речь идет о воздаянии должного ребенку. Ты видишь, как богоугодно любить само бытие другого человека. Твое существование приносит нам радость. Надеюсь, тебе никогда не придется алкать появления ребенка, как это было со мной, зато какое счастье я испытал, когда ты наконец родился. И вот уже почти семь лет я ощущаю милость Господа, ибо он дал мне возможность наслаждаться общением с тобой все это время.

А вот обязанность отдавать дань уважения родителям, я полагаю, должна быть закреплена в Заповедях, ибо родитель являет собой большую тайну и в некоторым смысле предстает как незнакомец. Мы прожили уже столько лет, и это справедливо даже по отношению к твоей матери, которая, хотя и на целое поколение моложе меня, уже имела за плечами солидный багаж, когда приехала сюда. Я имею в виду только то, что ей было уже хорошо за тридцать, когда мы поженились. Как я уже сказал, думаю, она много страдала в эти годы. Я никогда не спрашивал ее об этом, но если я что и понял в жизни, так это как выглядит глубокая, давняя печаль, с которой человек уже сроднился. И, увидев ее, я подумал: откуда ты, мое бедное дитя? Она вошла, когда я читал первую молитву, села в последнем ряду и посмотрела на меня. С того самого момента я видел только ее лицо. Однажды я слышал, как кто-то сказал, что христиане превозносят печаль. Это неправда. Но мы действительно верим, что в ней есть некая священная тайна, – такое замечание вполне справедливо. Есть в лице твоей матери что-то такое, что манит меня, – некое мерило истины, которое проверяет смысл моих слов. У нее изящное, очень мудрое лицо, но грусть настолько сливается с мудростью, так сказать, что они представляются единым целым. Я верю, что в печали есть достоинство – просто потому, что Господу угодно, чтобы так было. Он во веки веков превозносит униженных. Это не означает, что можно причинять страдания другим или искать их, когда можно их избежать, и никакой очевидной задачи за этим не стоит. Ценить страдания сами по себе – занятие странное и опасное, так что я разъясню свою позицию по этому вопросу максимально четко. Я говорю лишь о том, что Господь принимает сторону страдальцев, а не тех, кто причиняет зло. (Надеюсь, ты слышал о пророках, и об Исайе в частности.)

Что ж, твоя мама никогда о себе не рассказывает и никогда не признается, что ей довелось испытать настоящее горе. В этом ее храбрость и ее гордость; я знаю, ты отнесешься к этому с уважением и в то же время запомнишь, что воистину великая сердечность – неотъемлемая составляющая великой доброты. Ибо нет у человека такой храбрости, если она ему не нужна. Но, возможно, ты не понимаешь этого, пока молод. Я часто переживал из-за того, как люди в церкви ведут себя с ней. Она держит дистанцию, она не может иначе. Так что они тоже относятся к ней прохладно. С другой стороны, я часто думал, что мы с ней хорошо подходим друг другу, независимо от того, как мы смотримся вместе, ведь я достаточно прожил, чтобы понять ее. Не то чтобы они суровы к ней, напротив, готовы помогать всем, что она готова принять. Но большинство из них не видят в ней годы ее молодости, как вижу я. Полагаю, она вполне может казаться им немного упрямой.

Я написал ей письмо с указаниями. И этот дневник подколю к нему тоже. Долгие годы я раздавал людям деньги, не крупные суммы, но солидную часть моего заработка. Как правило, я сочинял рассказы о забытых запасах и анонимных пожертвованиях. Сомневаюсь, что многие из них верили мне. В то время я и не подозревал, что у меня когда-нибудь появится жена или сын, так что особо не задумывался об этом, как я уже говорил. Никаких записей у меня не сохранилось, к тому же я слабо помню, кому именно давал деньги и при каких обстоятельствах. Кроме того, я покупал что-то для церкви – краску, оконные стекла и так далее. Бывали и в наших краях тяжелые времена, когда я не мог заставить себя попросить кого-либо обеспечить то, что мог обеспечить сам. Я говорю это только потому, что хочу, чтобы ты знал: любую помощь, которую ты будешь получать, даже если речь идет о значительных суммах, ты можешь воспринимать не как благотворительность, а как возврат долга. Я никогда не считал, что паства у меня в долгу, но факт в том, что я отпустил достаточно хлеба по ее водам, и какой бы хлеб ни вернулся к тебе, считай, что ты принимаешь его из моей руки. Милостью Божией, разумеется.