и смерти; он становится не только занудой, но и представляет настоящую опасность для тех, кто живет с ним рядом, потому что он с удовольствием распространяет атмосферу уныния. Для него самого, конечно, это не уныние; для него тема болезни и смерти – самая волнующая тема в мире, но для людей, любящих жизнь, это ужасно.

Если вы не знаете, что имеете дело с тем, что может в широком смысле быть названо болезнью, вы с легкостью можете поддаться этой атмосфере уныния, особенно если испытываете сочувствие к человеку, который не может перестать говорить о болезнях.

Я полагаю, что если вы привязаны к старику, нужно ясно осознавать, что такая озабоченность болезнями, смертью и похоронами вовсе не является естественным следствием старости. В большинстве случаев это скорее откровенное выражение или проявление тенденции, которая была свойственна этому человеку всю его жизнь: а именно испытывать возбуждение от единственной вещи, возбуждаться от которой не стоит, – от распада.

Другая психологическая установка, важная для пожилых людей, касается различий между независимостью и зависимостью. Все мы независимы, у всех нас есть работа, и мы больше не принимаем денежную помощь родителей. Однако мы зависим от своих работодателей, от общественного мнения, или, если речь идет о врачах, от удовлетворенности их пациентов. Все же мы чувствуем себя независимыми, если так или иначе зарабатываем на жизнь. К несчастью, независимости или свободы не так легко достичь, как кажется. Одной из основных проблем личностного развития является проблема того, что на языке психологов может быть названо индивидуализацией: как человеку удается развиться из зародыша в чреве в независимую личность?

Это, конечно, долгий процесс. Ясно, что, пока человек находится в чреве матери, он не независим – во вполне очевидном физиологическом смысле. Когда же мы рождаемся, мы становимся независимы физиологически, но остаемся зависимыми психологически. На самом деле наше существование в первые недели жизни, возможно, ближе к жизни зародыша, чем к жизни взрослого человека. Мы полностью зависим от матери. Мы не воспринимаем ее как другого человека. Как я сказал бы, мы находимся с ней в симбиотической связи. Различия между «я» и «не я» еще не существует. Для младенца весь мир – это «я», и если мать ожидает любви от своего недельного малыша, она питает иллюзию. Даже ожидая любви от годовалого ребенка, она несколько ошибается и может нажить неприятности.

Процесс превращения в «я», отдельную личность, которая связана с миром, интересуется миром и является независимой, которая обязана своим существованием лишь самой себе, есть одна из основных форм развития человека.

Очень больные люди никогда не выходят за пределы первой симбиотической фазы. К такому типу психотических личностей относятся те, кто эмоционально и практически все еще хочет обитать в чреве матери, все еще хочет быть симбиотически связан с матерью или кем-то, кто ее заменяет.

Есть люди, остановившиеся на стадии, когда они хотели бы сосать материнскую грудь; другие, несколько более продвинутые, желают сидеть у матери на коленях; еще более продвинутые – держаться за руку матери или отца. По-настоящему независим лишь человек, достигший полной зрелости; он способен стоять на собственных ногах, потому что по-настоящему связан с миром, а не остается частью другой личности; его интерес и любовь направлены во внешний мир. Он может быть полностью независимым, потому что принадлежит миру, но большинство людей этой стадии не достигает.

Вы обнаружите многих, весьма преуспевающих социально и экономически, но не являющихся независимыми. На первый взгляд это незаметно, потому что положение, которое они занимают, представляется очень независимым. Так обстоит дело со многими бизнесменами и профессионалами, которые зависят от своих секретарей, жен или общественного мнения; правда, при этом они считают себя независимыми.

Хочу подчеркнуть важность этой характерологической особенности пожилых людей: очень часто оказывается, как и в случае некрофилии/биофилии, что старик проявляет признаки зависимости, и люди считают это признаком старения, тогда как на самом деле данный человек всегда принадлежал к зависимому типу и только теперь может себе позволить это проявить, потому что от старых людей ожидают некоторой степени зависимости. Здесь вы встречаетесь с определенной психологией старческого возраста: человек чувствует себя инвалидом или нуждается в чьей-то опеке. В нашей культуре это дает пожилым прекрасную возможность и оправдание проявлению зависимости, которая была им свойственна и в тридцать или сорок лет, но тогда оставалась неосознанной и скрывалась.

Нужно не поддаваться этому, а видеть проблему такой, какова она есть, а именно характерологическую черту, которая была свойственна данному человеку всегда и которой теперь следует противостоять, а может быть, даже лечить, но вовсе не принимать за признак старения.

Существуют и другие важные особенности характера и характерологические различия, иногда проявляющиеся в старческом возрасте. Например, кто-то может обнаружить завистливость. Пока человек был молод, стремился вперед, был активен, его завистливость контролировалась и даже подавлялась, потому что это качество производит нежелательное впечатление. Ему приходилось скрывать зависть, если он хотел выбиться, скажем, в помощники управляющего. Нужно было проявлять совсем противоположные качества.

Однако когда этот человек стареет, зависть, которая всегда имела место, делается явной, да и человек видит больше всего того, чему можно завидовать. Такой индивид завидует молодости других людей или даже тому, что у них нет тяжелой болезни, от которой страдает он сам. Здесь снова проблема заключается в том, чтобы не обманываться: завистливость развилась не потому, что человек постарел, а скорее эта черта характера проявилась, потому что появилась возможность открыто ее обнаружить и вести себя соответственно. Человек остается таким же, каким был всегда.

Вы можете задаться вопросом: даже если я прав в своем психологическом описании, что же тут можно сделать? Во-первых, я полагаю, что даже просто осознание того, что многие характерологические особенности, которые считаются свойственными старческому возрасту, на самом деле являются проявлением черт, которые всегда наличествовали, но были скрыты, окажет помощь в том, как на них реагировать. Во-вторых, я сказал бы, что даже в возрасте шестидесяти пяти лет или старше не поздно измениться. Степень такого изменения зависит в первую очередь не от возраста. Она определяется жизненной силой, интенсивностью желания измениться, интересом и многими другими факторами.

Существуют двадцатилетние, о ком можно сказать, не пытаясь казаться всеведущим, что они никогда не изменятся, потому что в их характере не хватает чего-то; и в тридцать, и в сорок лет они останутся такими же инертными и пассивными. Я встречал семидесятилетних, которые полностью изменили свою жизнь, потому что все еще сохраняли нужную для этого живость и обнаружили, что впервые получили возможность задуматься о том, кем