– Ули, – жалобно протянул, и в это время она удивленно посмотрела на меня, будто спрашивая, откуда знаю ее имя, – попросите за меня, скажите, что я ни в чем не виноват.

Она снова улыбнулась краешком губ, но теперь с явным презрением. Промолчала, явно что-то обдумывая. Пальцы, сжимающие винтовку, нервно вздрагивали. Я подумал: «Сколько мы уже едем? Несколько минут или несколько часов?»

Наконец она сказала:

– Почему вы все, москвичи, боитесь погибнуть, как мужчины?

Я не знал, что ответить, да она, видимо, и не ждала. Автобус натужно зарычал и медленно пополз в гору. За отогнувшейся занавеской я увидел мелькающие внизу редкие огоньки какой-то деревеньки. Из-за створки плохо закрытых дверей были видны мелькающие в лунном свете белые стены низких домов.

– Внизу обрыв, – сказала она неожиданно и очень тихо, так, что я не сразу понял. – Если отожмешь эту дверь, сумеешь выскочить. У тебя есть шанс.

Я со страхом посмотрел на нее.

– Возьми вот это, – с этими словами Ули вложила мне в руки холодный кусок металла.

С ужасом обнаружил, что держу гладкую, как яйцо, новенькую зеленую гранату.

Это было как во сне. Переводя взгляд с гранаты на ее двусмысленную улыбку, снова глядел на гранату и соображал, что нужно делать. Но продолжал сидеть, не в состоянии шевельнуться. А Ули косилась холодно и надменно, явно наслаждаясь моей беспомощностью. Вдруг меня как будто кто-то толкнул.

Все произошло мгновенно. Словно во сне я выдернул чеку, каким-то образом перемахнул через колени Ули, с криком «ложись» высоко поднял над головой гранату, тут же швырнул ее в задние ряды и кинулся плечом в створку двери, которая под моим напором открылась. Кубарем покатился под косогор, ожидая оглушительного взрыва, но автобус продолжал натужно рычать, продвигаясь вверх. Почему он сразу не остановился, я так и не понял. То ли у него были недостаточно надежные тормоза для остановки на горе, а может быть, водитель не сразу понял, что произошло? А граната? Почему она не разорвалась? Может быть, это был всего-навсего муляж, и Ули просто хотела посмеяться надо мной? Все это навсегда осталось для меня загадкой.

В тот миг я думал только о спасении. Кубарем скатившись по косогору и не ощущая ударов о камни и стволы деревьев, ринулся через оказавшуюся внизу дорогу к ближайшему дому, каким-то чудом перемахнул через довольно высокий каменный забор и, оказавшись на просторном дворе, хотел было спрятаться здесь, но потом метнулся на задворки, ломанулся через виноградник и скатился к бежавшему в низине ручью. Перебравшись через него, побежал к другой цепочке домов, стоявших под склоном горы. Выбрав самый ветхий домишко, забрался во двор и спрятался в безхозном покосившемся сарайчике, зарывшись в небольшой слой старого прелого сена. Я ждал, что вот-вот послышатся голоса разыскивающих меня людей, но кругом было тихо. Конечно, надо было сразу уходить дальше от селения, но тогда этот клочок сена в заброшенном сарае казался мне раем, и я мгновенно заснул.

Спал, по-видимому, недолго. Когда проснулся, еще виднелись звезды через дырявую крышу. Прислушался – по-прежнему тихо. Неужели ушел? Я не верил своему счастью. Подумал, что в автобусе ехали необученные боевики, которые, должно быть, еще не были достаточно опытны, чтобы обезвредить меня с гранатой. Как я вырвался? Невероятно! Выглянув из сарая и не услышав ничего, кроме сверчков, стал медленно, пригибаясь и стараясь не производить шума, пробираться через заброшенный виноградник в горы, которые ярко освещала предутренняя луна. Своим пронизывающим светом в ту ночь она явно не была мне помощницей. Но, к счастью, я никого не встретил, и вскоре попал под укрытие тенистой рощи.

Снова один… Весь следующий день страх гнал меня дальше в горы, но я старался придерживаться южного направления. Теперь к сильной усталости прибавилась ноющая боль во всем теле – болели ушибы, полученные при падении. Вечером, когда уже почти стемнело, набрел еще на какое-то селение и решил, что нужно, выбрав удобную позицию, оттуда понаблюдать за приземистыми домишками, крытыми на разный лад. Голод торопил, толкал на опрометчивый поступок, но я заставлял себя не спешить. Ведь в поселке могли быть военные или боевики, да и гражданские могли меня выдать. К тому же я не знал, чей это поселок – чеченский или уже грузинский. Все же пересилил себя и стал обходить поселение сверху, поднявшись по склону горы. Этот переход занял часа два, но зато я был спокоен за свою безопасность. Ночь провел как дикий зверь, сделав себе логово в кустарнике на краю распадка. Утром, едва протерев глаза, подполз к растущему над обрывом кустарнику, стал вглядываться из-за него во дворы селения и тут же увидел группу бородатых людей с автоматами, выходящих из дома на улицу.

Весь следующий день снова шел по горам. Шел медленно, часто останавливался и отклонялся от дороги в поисках воды и хоть какой-нибудь еды, но в весеннем цветущем лесу были одни растения. В какой-то момент осенило, что в доставшихся мне джинсах могут заваляться какие-нибудь питательные крошки, но, тщательно проверив все карманы, ничего в них не нашел – неудивительно, одежду же стирали. Может быть, их носил какой-нибудь чеченец, который сейчас воюет с нашими, а, может, они были у него единственными, и он из-за них остался дома. Не без штанов же ему воевать! Тогда получается, что я тоже внес какой-то вклад в эту войну или что там у них стряслось – революция?! Эти и другие, полубредовые, глупые мысли постоянно лезли мне в голову, но я их не прогонял. Они отвлекали меня от голода. Я представлял, что рядом со мной идет друг, которому объяснял свои переживания и охотно делился с ним всем, что приходило на ум, и даже просил у него совета. «Вот ты, говоришь, нужно было остаться, – обращался я к нему. – А зачем? Чтобы меня убили? Там скоро начнется заваруха, если уже не началась, – кто потом обо мне вспомнит?» Примерно в таких рассуждениях провел остаток третьего дня своего пути. Наконец вечером мне повезло, я нашел пластиковую бутылку и набрал в нее воды. Целых полтора литра! Теперь будет легче. Но голод! Чтобы как-то приглушить его, вместе с другими растениями жевал листья берез. Я экспериментировал с этой фито-пищей, но некоторые травы были настолько горькие, что потом приходилось долго отплевываться.

Я уже сбился со счета, который день длится побег, когда увидел блокпост. Вот здорово, свои! Но ведь я же дезертир… Ну, выйду к ним, и что скажу? Здрасьте, ребята!.. Вы тут мой автомат не видели? В общем, решил не соваться, пройти мимо.

Вдруг послышался гул моторов, и к блокпосту подъехали две легковые машины, из которых тут же начали стрелять. Резко ударил грохот выстрелов. С блокпоста ответили ответным огнем. Сидя за большим деревом, я выглядывал, когда стихала стрельба, и снова прятался, когда она возобновлялась. И вдруг мощный взрыв. Высунув голову, увидел что это взорвалась одна из машин. Потянуло дымом и гарью. Снова спрятался за дерево. И вдруг стрельба резко затихла. Я подобрался ближе к блокпосту и, выждав еще пару минут, перепрыгнул в ближайший овраг. Второй машины уже не было, а жигуленок трудно было узнать, если это вообще был он. На дороге лежали убитые – один с бородой, лица второго видно не было. В машину заглядывать не стал – она была похожа на горящую бочку с бензином. Дым и черная копоть стелились по обочине дороги, и ветер уносил их к отдаленному лесу. Четверо наших солдат были убиты. Они застыли в разных позах за бруствером, но я старался не смотреть на них, а искал что-нибудь поесть. Трудно описать состояние человека в такой ситуации. Помню только, что нашел вещмешок, нож, спички и флягу, в которой была водка. Конечно, я мог прихватить с собой автомат и пару рожков, но мне почему-то стало стыдно. А вдруг ребята очнутся, и им нечем будет воевать…