Они почти рядом похоронены, все в том же ряду на Центральной аллее, три героя того финального турнира во Франции, который принес нам вместе с первым Кубком Европы титул чемпиона континента, пусть и неофициального, как он числится в анналах УЕФА, дело это не меняет.

Кажется, только вчера Володя Маслаченко с таким удовольствием рассказывал, а я, развесив уши, слушал, как он приобрел небольшую квартирку на каком-то болгарском курорте. Нет, не на первой линии и даже не на второй, а где-то в глубине, подальше от моря, но зато поближе к горам, надеется, все-таки совмещать приятное с полезным, но больше жаждет полезного – катания на своих любимых горных лыжах. Мы, кстати, лучше узнали друг друга (до того шапочно были знакомы) благодаря этому его увлечению. Произошло это в Кабардино-Балкарии, в Терсколе. Маслаченко с тем же мастерством съезжал с Чегета, с каким ловил мячи в воротах своими длиннющими руками, а я только завистливым взглядом провожал его с верхней точки, поскольку, чтобы нам вновь встретиться у подъемника, мне на спуск требовалось три четверти часа.

– Михаил, решайся, пока квартиры дешевы. Дача никуда не денется, да и не надоело торчать на ней? Переберешься к теплому морю, куковать там можно до ноября. Компьютер с собой – и пиши свои байки, если еще запал есть. Надоест – возвращайся в Москву.

Моря тогда мне хватало и Черного, с женой регулярно наезжали в ее родную Одессу, только вот своей хаты у нее уже не было, а тут своя будет, и Варна – побратим, и это тоже манило. Я вспомнил, как спокойно купался там в конце октября, когда освещал женский чемпионат мира по волейболу.

Но что-то нас остановило, не сработал Володин совет, не решились. Как Маслаченко не решился перейти из «Локомотива», где тогда играл, в один известный западный клуб. Не то, чтобы не решился, в то время и подумать об этом было нельзя. Эта история приключилась, когда железнодорожники с успехом совершали турне по Западной Германии. Маслаченко был в ударе, точнее отражал все удары, хотя соперники нещадно лупили по его воротам даже из положений, когда, казалось, невозможно было не забить. Закономерно, что на него положил глаз хозяин этой команды. Но глаза полезли на лоб у самого вратаря, когда он увидел цифру, которую начертал на бумаге сей господин, она было с несколькими нулями в марочном выражении…

Жаль, что Владимир Никитович так и не ощутил сполна за спиной свист ветра, скатываясь с болгарской горы. Рано покинул он этот мир.

А кто третий? Тезка Бубукина, Иванов из московского «Торпедо». Постоял у его могилы и всплыл в памяти финал нашего Куб ка страны того же, шестидесятого года. Мощно ревут до отказа забитые фанами Лужники. 104 тысячи болельщицкого населения. «Торпедо» против тбилисского «Динамо». Может, я и ошибаюсь из-за более чем полувековой давности лет, но, кажется, это был один из первых матчей, игравшихся при электрическом освещении, что выглядело несколько непривычно после дневного света.

Я тогда был еще далек от журналистского цеха, с трудом выстояв огромную очередь, как когда-то на «Динамо» за квитком на открытие сезона, приобрел билет на третий или четвертый ряд Западной трибуны (хорошо, что хоть такой достался, других уже не было) и оттуда, как из глубокой ямы, наблюдал за матчем. Скажу вам, это совсем иное восприятие, нежели с комфортных мест в окружении правительственной ложи. Но зато раскаленный воздух азартной борьбы, который даже прохладный октябрьский ветер не мог остудить, вдохнул полной грудью. И вот тогда я впервые увидел вблизи изящные ноги Иванова, точнее, что он выделывал с мячом этими ногами. Кудесник, виртуоз – и только. Два последних гола торпедовцев были его, в том числе победный в дополнительное время. И во Франции в полуфинале с чехословаками два мяча из трех были на счету Козьмича, нет, тогда его просто звали Валей, Валентином. Козьмич это потом, на тренерском мостике родной команды.

А в гимнастике в ту пору изяществом и грациозностью блистала одна очень симпатичная девушка. Шли какие-то московские соревнования в зале «Динамо», и вдруг среди зрителей я увидел Иванова, в руках за спиной, словно стесняясь, он держал скромный букетик гвоздик. Не знаю, насколько привлекал его внимание сам этот вид спорта, но с этой красавицы – я проследил – Валентин не спускал глаз. Оказалось, это тянется еще с мельбурнских Игр. Гимнастку звали – Лидия Калинина, оба они вернулись из Австралии олимпийскими чемпионами.

– В Мельбурне вся делегация болела, переживала за наших футболистов, они были всеобщими любимцами, – вспоминала Лидия Гавриловна. – И мы, гимнастки, конечно, не исключение. Какие они были красавцы парни. Женихи как на подбор. Леша Парамонов, Толя Ильин, Никита Симонян, да вся команда красавцы. Но и мы, девчонки, не хуже. Валентин, я это чувствовала, положил глаз на меня, и мне он сразу приглянулся. Пока целый месяц возвращались в Москву, на пароходе, а потом на поезде через всю страну, ухаживал, старался не отходить ни на шаг. Мы с ним прожили долгую счастливую жизнь, пока Козьмич не ушел от нас…

Мне довелось работать с Лидией Гавриловной Ивановой в союзном Госкомспорте. Какой же она толковый специалист, что ни спросишь – до мельчайших подробностей объяснит, разложит по полочкам; если нужно было какую-то бумагу про гимнастику для начальства «состряпать», я шел к ней. А какой уж она комментатор замечательный – всем известно.

Так вот, теперь Иванов стал частым гостем на Лужнецкой набережной. Естественно, мы, уже неплохо знакомые, пересекались, ну не мог он миновать второй этаж, Федерацию футбола, а мой кабинет был рядом с ней.

– Твои опять нас обокрали, – сокрушался Валентин Козьмич при встрече. Под твоими он имел в виду – ЦСКА, зная мою приверженность армейскому клубу, а горевал по поводу того, что кого-то из сложившихся уже игроков автозаводцев призвали в армию.

– Козьмич, а вы не скрывайте их, пусть идут служить, выполнять свой гражданский долг и почетную обязанность, когда им по 19–20 лет, как нередко делает Константин Иванович, – несколько высокопарно, но в тон Иванову изрекал я. – Поиграют в окружных клубах, физику поддержат, опыта наберутся, а у вас они на лавке трусы протирают, захотят вернуться – вернутся, ну а если пожелают остаться… Это другое дело, сердцу не прикажешь.

– Ну и мудрец ты, Михаил, – мы пожимали друг другу руки и расходились.

Константин Иванович, как вы, полагаю, догадались, – это Бесков. Задержусь и у его могилы, поклонюсь великому тренеру, а заодно заострю внимание читателей на каких-то любопытных фактах, которые, возможно, ему неведомы и подходят под рубрику – «Неизвестное об известном».

Днями, проезжая по Садово-Триумфальной, обратил внимание на группу подростков у дома 4/10, это в двух шагах от Тверской. Человек пять или шесть. В джинсах и легких куртках, съежившись от легкого морозца и пронизывающего ветра, они молча застыли у мемориальной доски Константину Ивановичу. Не знаю, чьи они фаны – «Динамо», «Спартака», ЦСКА, «Локомотива», «Торпедо», еще каких клубов, специально они пришли сюда или оказались случайно. Для меня важно, что они остановились, значит, им не безразлично имя этого человека.