В превращении консервативного старшего брата в довольно прогрессивную девушку-подростка есть своя логика:

– Знаете, все женщины могут быть мужчинами. Как я.

С этим трудно спорить.

Мы приближаемся к песчаному карьеру, где несколько молодых парней собрались вокруг трехколесного мотоцикла, который сдается напрокат. Захра хочет прокатиться. Она широким шагом подходит к главному в этой компании и сует ему в ладонь пару монет. Оседлав мотоцикл, она начинает на высокой скорости описывать вокруг нас петли. Ветер бьет ей в лицо, и на нем появляется широкая улыбка. Когда она проносится мимо нас, волосы ее взметаются во все стороны, и она для пущего эффекта привстает над седлом. Когда я ее фотографирую, соседский мальчишка кричит, обращаясь к Сетарех:

– Скажи ей, чтобы не считала себя парнем! Она девушка.

Слезая с мотоцикла, Захра говорит, что этот парнишка – ее друг и что беспокоиться не о чем. Он знает ее тайну, но обращается с ней как с приятелем.

– Если кто-то меня ударит, он меня защищает.

– А на тебя нападают?

– Случается.

В действительности свобода передвижения Захры в последнюю пару лет стала более ограниченной. Она ощущает растущую изоляцию. Девушки начали ее стесняться, а молодым парням нравится ее задирать. Она больше не чувствует себя в полной безопасности в своем районе, где все больше людей начинают видеть проблему в том, как она выглядит. То, что некогда было свободой под прикрытием, теперь становится тонкой провокацией для тех, кому известен секрет. А в последнее время, похоже, таких прибавилось. Захра подозревает, что некоторую роль в этом играет ее мать: раньше семья хранила ее тайну, но в последние годы мать неоднократно пускала в ход просьбы, мольбы и требования, чтобы Захра выглядела более женственно. Пора ей, говорит мать, становиться девушкой и воспитывать в себе женское начало.

Но Захра по-прежнему сопротивляется. Ее не такие уж великие свободы урезают, но в ее представлении это все равно лучше, чем быть женщиной. Мысль о том, что ей придется повторить жизнь своей матери, обзаведясь мужем и длинной вереницей детей, кажется ей абсурдной и пугающей.

Когда мы усаживаемся под деревом в парке, Захра внезапно умолкает, когда мимо проходит ее учитель пуштунского и одаривает ее долгим взглядом. Женщины-учителя в школе, где учится Захра, никогда не комментировали ее внешность. Они видели, как она надевает головной платок – обязательную часть школьной формы, – поднимаясь по ступеням в класс, и срывает его, едва ступив за порог школы. Но недавно учитель пуштунского сказал Захре, что то, что она делает, неправильно, и что для нее позорно не выглядеть как девушка и не ходить постоянно с покрытой головой.

Как и в отношении многих общественных вопросов и правил, диктующих людям, как им жить, муллы в Афганистане придерживаются разного мнения о том, говорил ли Аллах что-нибудь относительно бача пош. Одеваться в одежду другого пола – не преступление, но такой поступок может рассматриваться как грех. Согласно одному исламскому хадису{67}, пророк Мухаммед «проклял мужчин, уподобляющихся женщинам, и женщин, уподобляющихся мужчинам», и постановил «изгонять их из домов».

Моисей говорил нечто похожее во Второзаконии, 22:5: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий делающий сие». И все же интерпретация обоих этих пассажей, которые могут быть расценены как осуждение переодевания в одежду противоположного пола, в среде религиозных ученых неоднозначна. На самом деле, возможно, у Бога и пророков не было никаких реальных возражений против кросс-дрессеров любого пола. Заметим, что эти писания говорят о «мужчинах» и «женщинах» – а не о мальчиках и девочках.

Однако в Афганистане ссылаться на ислам может кто угодно, в любое время, с любой целью. Каков бы ни был вопрос, человек может процитировать подходящие туманные хадисы, которые, как говорят, представляют тысячи высказываний (нередко противоречивых) и жизненных событий пророка Мухаммеда, или привести свое воспоминание о том, что когда-то сказал какой-то мулла. Такие определения (что считать исламским, а что нет), причем с абсолютной уверенностью, вольно дают и молодые, и пожилые афганцы, и обладатели университетских дипломов, и те, кто подписывает документы лишь отпечатком большого пальца. Непрестанные ссылки на догмат заставляют многих афганцев уверовать, что любое навязываемое им новое правило надо обязательно исполнять, чтобы быть «добрым мусульманином».

Губительная «уловка-22»[6]в Афганистане заключается в том, что сто́ит кому-то сослаться на Аллаха, пророка Мухаммеда, Коран или вообще что бы то ни было, имеющее отношение к исламу, как любой, кто подвергает сомнению это заявление, получается, потенциально сомневается и в Аллахе. А раз так, его (или ее) можно заподозрить или обвинить в богохульстве. Чтобы избежать этой потенциальной опасности, большинство противоречивых и временами путаных толкований ислама остаются в Афганистане неприкосновенными. Коран можно прочесть многими способами{68}, и это могут сделать даже те, кто просто умеет читать, а ведь существуют еще тысячи хадисов, используемых для выражения различных правил. Так что объем материала для интерпретации исламских законов в том или ином контексте огромен, по словам ученых.

Поскольку у мусульман нет организованного духовенства, само звание муллы доступно для любого{69}, кого считают обладателем каких-либо религиозных полномочий. Муллой может стать и неграмотный крестьянин, выступающий как религиозный лидер деревни. Учитывая, что муллой может быть человек, объявляющий новорожденную девочку сыном с целью помочь семье, в которой нет сыновей, некоторые религиозные лидеры не только одобряют бача пош, но и поощряют и принимают их, когда это считается необходимым.