Берт воспользовался заминкой, обернулся – в нескольких футах позади у самого носа вверх прыгали ступени. Берт вцепился в них руками и, не обращая внимания на слабые попытки тумана уцепиться, потащить, полез наверх. В глазах темнело, голова кружилась, легкие разрывали грудь колючей проволокой.

В фойе второго этажа Берт сумел перевести дух.

Судя по часам, Люк уже десять минут изучал подвал. По уговору оставалось еще столько же. Бегать. Рисковать. Водить туман за нос. На словах это выглядело намного проще. Берт окинул взглядом покосившийся второй этаж. Фонарь вспышками выхватывал детали из темноты. Стены лопнули, по полу змеились широкие трещины, показывали удобный путь для бегства, приглашали, манили. Фонарь сполз на ухо. Берт вернул его на место и сквозь дыры в потолке увидел еще одно помещение, видимо, чердак. В отверстии мелькнуло и пропало лицо. Вроде бы женское.

– Как мне туда залезть? – откашлялся Берт и онемел, услышав ответ.

– Нет, приятель, тебе туда не надо.

Петля стиснула горло Берта. Такое он видел в кино. «Легче легкого! – убеждал приятелей. – Резко согни колени, подбородок к груди прижми, а если не поможет – всем весом назад – раааз!» Куда-то потерялись верх и низ. Угольный мрак затопил вселенную, внутри глаз лопнули чернильные капсулы.

– Без обид, – враг даже не запыхался. – Ты прикольный. Бодрый такой. Просто сегодня не твой день.

Ступени показались Берту мягкими диванными валиками. Он скатился по ним ровно в то же место, откуда только что сбежал. Никто не позаботился о канистре. Так и валялась у стены, забытая, закрытая и злая. Случай подмигнул Райту, падая, он сбил канистру ногой, крышка зацепилась за дыру в камне и сорвалась с горлышка, выпуская арестантов. Бензин хлынул наружу. Дыра увела его вниз. В подвал. Увлеченные ходом событий зрители этого не заметили.

Берт сделал пару жадных вдохов, а потом удавка вновь обернулась вокруг его шеи. Его вздернули на ноги, Берт заспешил, поднялся на цыпочки, схватился руками за веревку – но там ничего не было. Никакой веревки. И все же что-то душило Берта совершенно по-настоящему.

– Не дергайся, – велел тот же голос. – Это займет немало времени. Вдруг твой дружок успеет?

Твердый предмет ударил Райта под колени. Берт рухнул на стул. Руки его просунули меж прутьев в спинке, грубо стянули через запястья. Берт пошевелился и закричал. Каждое движение отзывалось дикой болью от кончиков пальцев до плеча.

– Как насчет разговора, Берт Райт? Тебя сейчас сожрут.

– Кто ты, черт тебя дери?! – Берт крутил головой, но враг ходил среди теней, неразличимый, будто сам был тенью. Рывками, как дрянная икота, поднимался над полом туман. Ему нравилось унижение Берта. Он кивал призраку – продолжай.

– Что в имени моем? Тебя сейчас сожрут.

Берт разглядел руки. Теперь он не сомневался – это они подавали знаки у дома, заманивали. Так кто это? Строгий мужчина или отчаявшийся старик?

– Зачем ты звал меня?

– Я работал. Мое дело – охота. Загнать добычу. Тебя сейчас сожрут, помнишь?

– Не смешно, придурок! Чего надо?

– Не мне, юноша. Я лишь удочка, рыболов идет следом. Ты нужен ему. – Туман вздрагивал, рывками вытаскивая из глубин дома бьющееся тело. – Он сам тебя допросит.

В конце концов, все к этому шло.

Сбежать дальше комнаты прислуги, где некогда ютилась Чиз с ее ублюдком, у Гарольда не получилось. При жизни он ни разу не заглянул в каморку под лестницей у черного входа. Что лорду тут делать? Единственная ночь, которую они провели вместе, случилась на втором этаже, в спальне для гостей. Даже сейчас волна гнева и бесстыдного желания затопила Холдстока и заставила одновременно вожделеть Чиз и ненавидеть ее всем сердцем. Как тогда. Спрятанное в глубинные сундуки души воспоминание, покрытое коркой пыли, превращалось в тлен, пока его, облезлое, слепое, обнаженное, не выставили на всеобщий суд. Измена. Зачатие. Бастард. Смерть. Память Холдстока, похожая на острый нож, пронзила его под лопатку. Не смертельная рана, но любое движение, попытка прикоснуться или вырвать нож, приводили к еще большим мучениям.

Дверь в каморку осталась приоткрытой. Очевидно, забыли закрыть, когда показывали дом покупателям. В комнате сохранился чопорный порядок, которым так славилась Чиз. Гарольд скользнул внутрь и прикрыл дверь за собой. Темнота не являлась помехой для призрака. Последний век он видел куда больше чем стоило. С внезапной жадностью Гарольд изучал единственную комнату в своем доме, которую ни разу не посетил при жизни.

Вместо одной стены шла изнанка кухонной печи. «Наверное, в любую погоду здесь стояла жара, – подумал Холдсток и провел пальцами по выпирающим кирпичам кладки. – А как же летом? Умирали от духоты, должно быть, здесь нет ни единого оконца». Комната изгибалась, тянулась узким горлом, следуя линии, очерченной архитектором для лестницы прислуги на второй этаж. Вдоль стены стояли вереницей: кровать на гнутых ножках, сундук, в котором кухарка хранила свой немудрящий скарб, и коробка, набитая тряпьем.

«Где же кровать мальчишки? Не в сундуке же он спал?» Гарольд сделал вид, что присел на ложе Чиз. Человеческие привычки по-прежнему удерживали его от падения в черную дыру безумия. Виски-Джек давно уже там. Не сказать чтобы остальные не ходили по краю. Холдсток не чувствовал запахов, но знал, что в комнате густо пахнет полынью.

Тонкий матрас застелен цветастым покрывалом. Точно таким же леди Холдсток накрывала семейное ложе. «Что в коробке? – зудела мысль, не отпуская Гарольда. – Зачем она здесь?!» Для ребенка она великовата, да и тряпки выглядели грязными, чрезмерно липкими для ревнивой до чистоты кухарки. «Может, ее принесли потом? Во время ремонта», – пальцы Холдстока брезгливо погрузились в заскорузлую ткань, сваленную как попало. Слипшиеся комки, лоскуты, засохшие до деревянной твердости, обрывки жесткой парусины, натянутые на обломки каркаса. Чем больше мусора Гарольд вытаскивал наружу, тем сильнее жгло предчувствие. Надломленная душа не выдержит прободения еще одной тайны. Наконец содержимое коробки оказалось на полу. Оставался холщовый мешок из самого дальнего угла. Гарольд с радостью признал бы его еще одним комком дряни, если бы не стук внутри. В мешке что-то лежало.

Завязки окаменели и сопротивлялись. Холдсток огляделся и нашел острый угол доски, торчащий из ящика. Первый же удар распорол ткань на всю длину мешка. На пол посыпались кости.

Гарольд присел над ними.

Человеческие кости. Пальцы.

Одни фигурно подпилены, бороздки образуют сложный узор, опутывающий фаланги; другие – выкрашены в разные цвета, украшены стекляшками, перьями и бубенчиками. На самом дне лежал сверток. Холдсток вытряхнул его. Внутри плотно заштопанной тряпицы знакомо стучало. Еще кости. Гарольд не сразу сообразил, что держит в руках. Кукла! Два человечка, сцепившихся в узаконенном иглой объятии. Холдсток попытался разглядеть их лица и когда узнал…

Дверь виновато скрипнула. Гарольд обернулся на ее голос.