Химические изменения в организме явственно выступают в качестве катализаторов переживания, но сами по себе неспособны влиять ни на их замысловатую образность, ни вызывать ярчайшие философские и духовные озарения, не говоря уже об обеспечении доступа к совершенно новым достоверным сведениям о разнообразных сторонах жизни Вселенной. Назначение ЛСД и других подобных ему веществ может объяснить проникновение глубинного бессознательного содержания в сознание, но не может объяснить ни его природы, ни его содержания. Понимание феноменологии психоделических состояний требует подхода гораздо более проницательного, нежели простая отсылка к происходящим в теле аномальным биохимическим и биологическим процессам. Это требует подхода гораздо более всестороннего, который должен включать в себя и трансперсональную психологию, и мифологию, и философию, и сравнительное изучение религий. И это как нельзя верно в отношении духовно-психических кризисов.

Переживания, которые составляют духовные обострения, явно не представляют собой искусственные продукты отклоняющихся патофизиологических процессов в мозге, но проявляют более глубокие слои психики. Вполне естественно, чтобы быть способными видеть это таким образом, нам необходимо превзойти узкое понимание психики, предлагающееся психиатрией конформистского большинства, и прибегнуть к намного более широкой понятийной схеме. Примерами подобных расширенных образов психики являются описанная ранее в моих книгах и статьях картография (Grof, 1975, 2000, 2007 а), спектральная психология Кена Уилбера (Wilber, 1977), психосинтез Роберто Ассаджиоли (Assagioli, 1976) и представление К.Г. Юнга о психике как тождественной мировой душе (anirna tnundi), которая включает историческое и архетипическое общественное бессознательное (Jung, 1959). Такое широкое и всестороннее понимание психики также свойственно восточным философским и мистическим мировым традициям.

Поскольку функциональные психозы определяются не медицинским, а психологическим способом, поставить строгий дифференциальный диагноз между психодуховным кризисом («духовным обострением») и психозом тем же путем, как это делается в медицинской практике в отношении различных видов энцефалита, опухоли мозга или слабоумия, оказывается невозможно. Может быть, принимая во внимание подобное обстоятельство, каких-либо диагностических заключений и вовсе делать нельзя? Тогда каким же образом нам надобно подходить к подобному вопросу и что вместо ясного и недвусмысленного дифференциального диагноза между духовным обострением и душевным заболеванием мы можем предложить?

Достаточно надежный альтернативный подход заключается в установлении критериев, по которым было бы можно определить, какой человек, переживающий напряженное непроизвольное холотропное состояние сознания, подходит для той или иной терапевтической стратегии, которая бы подкрепляла и поддерживала происходящее. И, наоборот, стоило бы попытаться определить, при каких обстоятельствах использование альтернативного подхода оказалось бы неуместным, и нынешняя общераспространенная практика психофармакологического подавления симптомов оставалась бы предпочтительней.

Необходимой предпосылкой для подобной оценки явилось бы подробное медицинское обследование, которое отсеяло бы состояния, имеющие органическую природу и требующие биологического лечения. Но если бы это было сделано, то следующим важным признаком стала бы феноменология исследуемого холотропного состояния сознания. Ведь духовные обострения включают в себя сочетание как раз тех самых биографических, околородовых и трансперсональных переживаний, которые были нами описаны ранее в иной связи, при объяснении расширенной картографии психики (Grof, 1975,2000,2007 а). Такого рода переживания могут вызываться в любой наугад выбранной группе «нормальных» людей не только психоделическими веществами, но также и такими простыми средствами, как медитация, шаманское камлание, учащенное дыхание, музыка, навевающая воспоминания, работа с телом, и иными многообразными нелекарственными средствами.

Те из нас, кто работает с холотропным дыханием, видят такие переживания ежедневно на семинарах и сеансах и имеют благоприятную возможность оценить их целительные и преображающие силы. Учитывая подобное обстоятельство, похожие переживания в случаях, когда они непредумышленно происходят посреди повседневной жизни, необычайно трудно приписывать какой-то экзотической, но все еще неизвестной патологии. Поэтому в высшей степени необходимо подходить к этим переживаниям точно таким же образом, как к ним относятся во время холотропных сеансов, то есть воодушевлять людей отдаваться ходу событий и поддерживать возникновение и полное выражение того бессознательного содержания, которое становится доступным.

Другим важным показателем является отношение самой личности к этому событию и ее переживательный стиль. В большинстве случаев людей, имеющих холотропные переживания, невероятно воодушевляет уже само осознание того, что все происходящее с ними является каким-то внутренним событием, и им, открывшимся для работы с переживанием, становится интересно испытать его. Но людям, у которых подобная простейшая прозорливость отсутствует, которые используют по большей части механизм проекции или страдают манией преследования, трансперсональные стратегии не подходят. Ибо способность создавать хорошие рабочие взаимоотношения с необходимым количеством доверительности является совершенно необходимой предпосылкой для психотерапевтической работы с людьми, находящимися в состоянии духовного кризиса.

Также очень важно обращать внимание на то, как пациенты рассказывают о своих переживаниях. Ибо зачастую сам по себе стиль сообщения различает подающих надежды кандидатов от неподходящих или тех, по поводу которых остаются сомнения. Очень хорошим предопределяющим показателем может оказаться то, насколько складно и логично описывает человек свои переживания, невзирая на то, каким бы чрезвычайным и странным ни казалось их содержание. В некотором роде это должно походить на выслушивание рассказа лица, которое только что прошло через психоделический сеанс и рассудительно описывает все, что несведущему человеку может показаться странными и нелепыми переживаниями.

С трудностью дифференциальной диагностики духовно-психических кризисов тесно связан вопрос об их классификации. Ведь вообще, насколько возможно различать и устанавливать среди них определенные типы или категории так, как это пытаются делать в «Диагностическом и статистическом руководстве по душевным болезням» (DSM IV-revised) и его предтечах, которыми пользовались традиционные психиатры? Но перед тем как обратиться к этому вопросу, необходимо подчеркнуть, что попытки классифицировать психиатрические заболевания, за исключением тех, которые явно выказывают свое органическое происхождение, были в общем-то безуспешными.

Существует общее расхождение относительно диагностических категорий как между отдельными психиатрами, так и между психиатрическими сообществами разных стран. И хотя DSM пересматривалось и менялось множество раз, лечащие врачи жалуются, что у них постоянно возникают трудности в согласовании симптомов, наблюдающихся у их пациентов, с официальными диагностическими категориями. Духовные обострения также не составляют исключения, и даже наоборот, распределение людей, находящихся в состоянии духовно-психического кризиса, по заранее определенным диагностическим разрядам особенно сомнительно из-за того, что феноменология таких состояний необычайно богата и может проявляться на самых разных уровнях психики.