Незадолго до отправки во Псков или сразу после нее…

После взятия Полоцка русское наступление на западных рубежах остановилось. Победы первых лет войны не получили достойного продолжения.

Отчасти крымская угроза была тому виной. Стратегия, допускавшая ведение масштабных войн одновременно на севере и на юге, не учитывала ограниченные возможности страны. Московское государство располагало не столь уж значительным демографическим ресурсом. Кровопролитные боевые действия на литовско-ливонском театре военных действий, два тяжелейших столкновения с Крымом, сожжение Москвы — всё это не лучшим образом сказывалось на боеспособности вооруженных сил России.

Но в середине 1570-х годов Русское царство еще могло вести активные наступательные операции. Военноэкономический потенциал его далеко не был исчерпан к тому времени. Иван Грозный пытается изменить ситуацию на Ливонском фронте личным участием в походах.

Так, в конце 1572 г. (поледние остатки опричнины к тому времени уже расформированы) царь идет с большой армией под Пайду (Вейссенштайн или Виттенштайн). Прежде русские корпуса уже подходили к Пайде и пытались захватить ее, но были вынуждены отойти: превосходные укрепления и значительный гарнизон делали Пайду неприступной. Зимой 1572/73 г. владевшие городом шведы сделали ошибку, оставив слишком мало воинов для защиты Пайды. Командир шведского гарнизона Ганс Бойе не вел разведки. Поэтому появление русских в непосредственной близости от Пайды было им вопринято как набег незначительного отряда, двигающегося к мызе Ниенгоф, — там находились две пушки с порохом и свинцом, и шведы опасались, что царские воеводы отобьют эти орудия. Желая воспрепятствовать захвату пушек, Бойе бросил на их защиту большую часть своих ратников. Тем самым он оголил Пайду. Видимо, понадеялся на непреодолимость ее стен. Но оборонительные сооружения крепости, по-прежнему устрашающе мощные, осажденным не помогли. Русская армия подвергла Пайду артиллерийскому обстрелу. А когда появился достаточно широкий пролом, крепость взяли штурмом при относительно небольших потерях. Правда, тогда погиб царский любимец Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу

Малюта. Именно это, по всей видимости, вызвало приступ жесточайшего обращения с пленниками: за малым исключением их сожгли, что подтверждается и ливонскими, и русскими источниками272. Это, конечно, было столь же непростительным зверством, как и Стародубская резня.

Пайду взяли в первых числах января 1573-го. Отряд немцев, находившийся рядом, в Ниенгофе, разбежался, узнав о приближении русской армии. Шведы, небольшими силами вышедшие в поход из Ревеля, по беспечности и самоуверенности своей двигались, не ведя какой бы то ни было разведки. В результате их пленили.

Царь фактически приобрел ключ к воротам Ревеля и обновил старые лавры покорителя Полоцка. Кроме того, после взятия Пайды Иван IV вернул себе репутацию грозного воителя, подпорченную его поспешным отступлением из-под Москвы к Ростову перед воинством Девлет-Гирея (май 1571).

Шуйский участвовал в походе на той же должности, что и у Молодей, — первым воеводой Сторожевого полка273. Для него это второй, после «полоцкого взятия», опыт, как надо раскалывать «крепкие орешки». Впоследствии, защищая псковскую твердыню, он припомнит все прежние уроки, полученные им в роли осаждающего… Полоцк и Пайда, в частности, научат его правильному отношению к оборонительным сооружениям. «Тяжелый наряд» Ивана IV громил их быстро и эффективно. Следовательно, враг тоже мог доставить осадные пушки и разнести из них русские укрепления. Надеяться на слабость неприятельских орудий или неискусство пушкарей было бы наивно. Артиллерия второй половины XVI столетия достигла такого уровня развития, при котором кирпич, дерево или известняк (из них чаще всего строили крепости на Руси) противостоять ей не могли. Напрашивался вывод: одних только стен недостаточно для надежной обороны крепости. Надеяться на них не стоит. Они представляют собой лишь… временное неудобство для упорного, хорошо подготовившегося противника. Требуется что-то еще. Дополнительно.

Урок поистине драгоценный. Иван Петрович сумеет извлечь из него пользу…

После взятия Пайды русское наступление в Северной Ливонии развивалось, мягко говоря, неровно. После того как русский гарнизон во главе с окольничим274 Д.А. Бутурлиным275 занял крепость, Иван IV разделил армию на три части.

Сам государь с двором, большей частью артиллерии и стрельцов вернулись домой.

Небольшой корпус отправился осаждать Каркус. В его состав вошел немецкий отряд марионеточного «короля Ливонского» Магнуса (союзника Ивана IV), меньшая часть «наряда» под командой талантливого артиллерийского начальника князя Ю.И. Токмакова и конный русский отряд, возглавленный двумя воеводами — князем П.Т. Шейдяковым и Н.Р. Юрьевым. Им удалось одержать новую победу: Каркус пал после мощного артобстрела. Там расположился русский гарнизон во главе с князем Г.И. Долгоруким, однако то ли весной 1573-го, то ли в 1575 г. царь пожаловал город Магнусу276.

Второй корпус, более значительный (шесть полков), двинулся на Ревель. Им командовали служилый татарский «царь» Саинбулат (после крещения Симеон) Бекбулатович и князь И.Ф. Мстиславский. Правую руку вел князь И.А. Шуйский, Сторожевой полк — князь И.П. Шуйский277.

11 января 1573 г. русские отряды вошли в Ниенгоф, перебили 300 шведов и захватили две охраняемых ими пушки278. Кроме того, по сообщениям русских источников, нашим воеводам удалось взять некий населенный пункт Ропумыл (то ли Ропу и мызу) 279. Мыза — тот же Ниенгоф, а Ропа — непонятно что: возможно, замок Борпаэль или город Роп с замками Гросс-Роп и Кляйн-Роп, трудно сказать.

На этом успехи кончились. В бою близ Коловери (Лоде) корпус Мстиславского и Саинбулата Бекбулатовича столкнулся со шведско-немецкими войсками и потерпел поражение.

Как свидетельствуют русские воинские разряды, «.. убили на бою государева боярина князя Ивана Ондреевича Шуйсково, а князя Ивана Федоровича Мстисловского да Михаила Яковлевича Морозова (второй воевода Большого полка. —Д.В.) ранили. И дворян, и детей боярских и стрельцов многих побили». Пискаревский летописец добавляет к этой печальной картине еще одну неприятную подробность: оказывается, долгое время в Москве не знали наверняка, погиб ли князь И.А. Шуйский: «А князя Ивана Андреевича Шуйского не сыскаша: безвестно несть»280. Такое могло произойти лишь в одном случае: если полки бежали с поля боя и оставили тело воеводы неприятелю… Отчасти неудача объясняется изменой и дезертирством: «С тово бою отъехал шурин государев князь Олександр Си- бекович Черкасской к немцам и сказал в немецких полках Кляусу (шведский полководец Клаус АкезенТотт. —Д.В.)… что бутто государевы многие люди побежали»281. У князя Черкасского имелся мотив личной мести: не так давно царь казнил своего шурина князя Михаила Темрюковича Черкасского, более того, ходили слухи, что и вторая государева жена, Марии Темрюковна, также умерла не своей смертью. Вот и решил ближайший их родич изменить московскому государю. Что же касается таинственного «бегства» служилых людей из русских полков, то, вероятно, имеется в виду дезертирство. Взяв Пайду и Ниенгоф, изрядно разорив Северную Ливонию, дворяне, надо полагать, решили, что воинская работа их окончена и пора по домам. А неприятель, узнав о столь выгодном для себя обстоятельстве, нанес неожиданный удар.