По сообщению Ливонской хроники, «…третью часть войска он (Иван IV. —Д.В.) послал в Вик, чтобы опустошить земли около Габсаля, Лоде и Леаля и взять также эти замки угрозами и страхом. Но шведы твердо держались в упомянутых замках и не обращали внимания на ужасную пальбу московита. Этот отряд, по Божьему соизволению, претерпел отличнейшие убытки в Вике. Потому что Клаус Акезен, достаточно долго сносивший с горестью неистовства московита и упрашиваемый бюргерами, наконец, храбро выступил со своим войском, не таким сильным однако, как раньше, искать неприятеля. Встретивши не далеко от Лоде русских, он послал вперед свой авангард, состоявший большею частью из ливонцев; когда же последние напали на отряд русских и за превосходством русских не могли или не хотели вернуться к шведскому войску, то обратились в бегство и тем уменьшили и еще более ослабили шведский отряд. Они побежали, кто в Ревель, кто в Парнов, кто в Фикель, кто в Лоде, и везде распространили дурную весть, что шведы разбиты. Этою вестию были глубоко опечалены все христианские души в упомянутых местах, а особенно в Ревеле, и эта весть и печаль продолжалась два дня; затем Господь послал лучший слух, именно, что маленький шведский отряд, всего не более 600 всадников и 100 (1000) кнехтов победили более 16 000 русских, 7000 убили, остальных обратили в бегство, две мили гнались за ними и отняли у них весь обоз, около 1000 саней, нагруженных всякими припасами и добычею. Этому снова все очень обрадовались. Битва произошла при Лоде 1573 г., 23-го января»282.0 численности русских войск и об их потерях ливонский источник вряд ли был хорошо осведомлен. Однако поражение наши воеводы понесли и впрямь серьезное — шведы доставили в Ревель богатые трофеи: русские пушки и знамена. Правда, и шведам успех под Коловерью стоил недешево: они потеряли убитыми двух ротмистров, гауптмана Ревельских кнехтов, несколько других офицеров, много дворян и простых бойцов.

Несмотря на неудачу полевой армии в открытом бою и значительные потери, взятые крепости — Пайда и Каркус — остались за русскими. Отбить их в ту кампанию шведы не сумели. Напротив, воевода М.А. Безнин совершил набег на «ревельскиеместа» и «…многих немецких людей побил и языки поймал». Иван IV, довольный действиями одного из своих фаворитов, щедро пожаловал участников набега соболями, камкой, «кормлением» в городах, высокими должностями. А ответный большой поход в русскую Ливонию, начавшийся зимой 1573/74 г. закончился для шведов полной неудачей.

Здесь стоит остановиться и окинуть взглядом весь истекший к середине 1573 г. отрезок служилой биографии князя Ивана. Крупные, важные должности он получал, но… ничего особенного. Командование полком, право возглавить маленькую рать «украинных» воевод… никаких из ряда вон выходящих почестей, никаких «скачков» в армейской иерархии. Его карьеру можно назвать ровной, солидной, но не блестящей.

Зато И.П. Шуйский получил огромный тактический опыт.

К середине 1570-х он вырос в разносторонне подготовленного полководца. Участвовал в трех больших сражениях, осадах двух или трех неприятельских крепостей, сам организовывал оборону крепости, «работал» против татар, шведов, польско-литовских сил. И за службы свои не получал упреков от монарха, не удостаивался высочайшей опалы.

Как сказали бы в XX в.: «Ценный кадр». А учитывая тяжелые потери, понесенные командным составом российских вооруженных сил в 1570-х годах283, ценность Ивана Петровича как опытного тактика росла очень быстро.

Во второй половине 1573-го и, возможно, в 1574 г. князь Шуйский наместничает во Пскове вместе с крещеным ногайцем князем П.Т. Шейдяковым. Известно, что в августе он уже занял место наместника: ему с шейдяковым посылают распоряжение помогать Нарве-Ругодиву, если на город нападут «большие немецкие люди»284. Несколько лет спустя роль псковского наместника и воеводы станет для него привычной: во Псков с Шейдяковым и другими военачальниками в конце 70-х — начале 80-х гг. его будут назначать неоднократно. Как правило, Иван Петрович числится там вторым воеводой, но выполняет роль наиболее активного и ответственного командира. Воеводство (хотя бы и на втором месте) в богатом и славном Пскове — большая честь. Иначе говоря, князь Иван впервые получает не просто «именную службу», а весьма крупное, весьма заметное назначение. И это — после участия в сравнительно неудачных боевых действиях начала 1573 г.! Видимо, государь не видит какой-либо вины И.П. Шуйского в поражении под Коловерью, зато воспринимает его как опытного и храброго военачальника. С этого момента начинается взлет воинской карьеры Ивана Петровича. До сих пор он был одним из многих полковых воевод, но теперь входит в высший ярус военно-политической элиты. Отныне ему достаются лишь ключевые командные посты.

А время от времени на долю князя выпадают почести иного рода: так осенью 1574 г. его приглашают в Москву, на свадьбу Ивана IV и Анны Васильчиковой, — тогда царь почтил представителей всех главных ветвей в роду Шуйских. В 1576 г. И.П. Шуйский рассуживает местническую тяжбу Ф.Ф. Нагого с В.Г. Зюзиным285. Судейство по местническому делу само по себе — признак царского благорасположения.

Неизвестно, как долго находился князь Иван Петрович на псковском наместничестве: год, как принято было во второй половине XVI столетия, или же более того. 28 апреля 1576 г. воинский разряд упоминает его на юге. Иван IV с двором и армией выходит «на свое дело земское в Калугу». В его свите присутствует и боярин князь Иван Петрович Шуйский. Он не занимает в этом походе каких- либо командных постов, пребывая рядом с царем как советник286. Затем, по всей видимости, он возвращается во Псков, на наместничество. Во всяком случае, «на Егорьев день вешний» (23 апреля) 1577 г. приказ о воинских сборах для новой наступательной операции на северо-западе застает князя И.П. Шуйского именно там.

Весной-летом 1577-го он работает как крупный военный администратор. Фактически вокруг него собирается ядро боевых сил для будущего наступления287.

Царь видит в Иване Петровиче толкового военачальника.

Продолжая давление на неприятеля в Ливонии, Иван Васильевич вторгается туда летом 1577 г. с большой русской армией и союзным войском ливонского короля Магнуса. Судя по документам того времени, для похода планировалось собрать очень значительные силы: более 19 400 дворян, казаков, стрельцов и служилых татар. Правда, процент дворян — наиболее боеспособной и лучше всего вооруженной части войска — ниже, чем при «Полоцком взятии» и на Молодях. Их всего-то около трети, и это тревожный симптом. Однако мощь русской ударной группировки такова, что в Ливонии с нею не могут поспорить ни шведы, ни немцы, ни литовцы, ни поляки. Армия располагает внушительным артиллерийским парком: 21 пушка и 36 пищалей при 7300 ар- тобслуги и охраны, а также 12 700 посохи288. Царь вышел с войсками изо Пскова 13 июля 1577 г. Незадолго до начала основного этапа наступательной операции разведку боем выполнила легкая трехполковая рать князя Т.Р. Трубецкого (5300 бойцов) 289.

Во время этого похода князь И.П. Шуйский исполняет важную роль. Фактически он играет роль военачальника, допущенного к принятию главных тактических решений.

Ивана Петровича назначили вторым воеводой в Большой полк. Первым воеводой расписан крещеный татарский «царь» Симеон Бекбулатович, особа необыкновенно знатная и пользовавшаяся безграничным доверием государя. Однако, по всей видимости, реальное командование полком осуществляет именно князь Шуйский. Очень показателен один факт: в русской армии всякий полковой воевода, помимо общих командных функций, получал отряд ратников под прямое руководство; так вот, князю Ивану досталось 813 бойцов, а Семиону Бекбулатовичу лишь 196290. Симеон Бекбулатович, по представлениям того времени, без сомнений, знатнее Шуйского. Более того, Шуйский уступает в знатности первым воеводам других, менее значительных полков. Но за спиной у Симеона Бекбулатовича — формально старшего из полковых «начальных людей» — он получает возможность спокойно распоряжаться в Большом полку, не получая никаких местнических претензий. Так делали в армейской иерархии Московского государства, когда хотели назначить на ключевой командный пост толкового человека, но ему чуть-чуть не хватало «крови» до первенства по знатности. Этот обычай «московитов» подметил еще английский дипломат Джильс Флетчер, посетивший Россию на исходе 1580-х.